Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

За два месяца до выхода в свет московского сборника «Проблемы идеализма», 22 сентября 1902, главный пропагандист «возрождения естественного права» Новгородцев, как лицо будущего идейного события и представитель московской университетской либеральной школы права, выступил в Санкт-Петербургском университете с речью «О задачах современной философии права», в которой впервые заявил сложившемся направлении в философии права и политике, не останавливая внимания на различиях их составных частей, либеральном праве и социалистической практике [227] Санкт-Петербург был «идейным доменом» многолетнего оппонента «естественного права» Новгородцева — Л. И. Петражицкого. О длительной полемике между ними по этому, и близким вопросам см.: Е. В. Тимошина. Идея справедливости в дискурсе петербургской школы философии права // Исследования по истории русской мысли [10]. Ежегодник за 2010–2011 год. М., 2014. :

«Мне приятно думать, что в настоящее время то идеалистическое направление философии права, к которому я принадлежу, не представляет исключительного достояния какого-либо учёного, но объединяет под общим знаменем целый ряд представителей нового поколения юристов и публицистов» [228] П. И. Новгородцев. О задачах современной философии права [1902] // П. И. Новгородцев. Сочинения / Сост. М. А. Колеров, Н. С. Плотников. М., 1995. С. 300. .

Новгородцев, довольно холодно заметив о марксистском прошлом своих новых единомышленников «мы уже пережили эпоху крайних увлечений историческим принципом и социологической методой», вновь (как и в своей диссертации о Гегеле и Канте) вывел за пределы анализа происхождение «идеальных начал» естественного права, подтверждая «необходимость понять и обосновать нравственную проблему, как самостоятельную и независимую от всяких исторических и социологических предпосылок. Это стремление находило для себя, прежде всего, опору в самом факте нравственного сознания, которое возвышает свой голос над несовершенной действительностью, как бы ни казалась она необходимой для теоретических размышлений» [229] Там же. С. 301, 304–305. .

Радикальная апелляция к независимости нравственного сознания, столь близкая С. того времени, однако, в строе рассуждений Новгородцева уже имела перед собой готовый горизонт социал-либеральной доктрины, которую С. ещё только предстояло достроить, основываясь на своём социалистическом опыте. Новгородцев говорил:

«То, что мы вносим, то, что мы предлагаем, существует не со вчерашнего дня. Это не туманная социальная динамика, относительно которой ещё не известно, есть ли она или нет; это — вечные основы морального сознания, принципы равенства и свободы, справедливости и любви» [230] Там же. С. 305–306. .

То есть Новгородцев в это время уже имел ясный образ должного там, где С., как ни странно, не мог (и, думаю, так и не смог никогда) предъявить того главного, что собственно и требовалось от человека с марксистским опытом и социалиста, — внятного пафоса социальной справедливости.

Возглавив и отчасти породив русский марксизм как течение, С., по оценке Франка, встал к нему же в оппозицию, породив течение «критического марксизма», которое (видимо, к моменту составления «Проблем идеализма») начало строить «самостоятельную общественно-философскую программу». «Новый строй идей» С., который он поторопился изобразить в качестве итоговых фрагментов своего марксистского сборника статей за 1893–1901 гг., явно со слов самого С., Франк находил в статьях «Право и права» (1901) и «В чём же истинный национализм?» [231] Формула «истинного национализма», ретранслированная С. для поколения первой трети ХХ века, вошла длительной модой (мемом) в его интеллектуальную литературу. См., например: Н. Бердяев. Об истинной и ложной народной воле // Народоправство. 30 октября 1917. № 13. С. 7–9. , в которых материалистически-классовое обоснование политической (социалистической и либеральной) программы заменялось «философско-этическими» моральными правами и абсолютной ценностью личности. И гласное, что, согласно апологии, объединяло прежний марксизм С. (где свобода личности была подчинена и реализована в следовании научной закономерности) с его «новым строем идей» (где свобода личности ставилась выше материального вообще) — это «последовательное и решительное западничество» и «идея культуры и культурного развития » [232] С. Франк. [Рец.:] П. Струве. На разные темы (1893–1901 гг.). С. 100–102, 99. . Здесь же Франк высказал надежду, что, как и прежде, идеи С. окажут «сильное воздействие на общественное мнение» и «увлекут за собой». Но на практике оказалось, что новое обоснование социального идеала на принципах свободы личности и приоритета культуры пришлось повторить ряд лет спустя, уже в иную эпоху, убеждаясь, что политическая практика перекрывает перспективы свободного творчества. Франк в своей апологии посетовал на отсутствие в сводном сборнике С. его преимущественно научных трудов: предисловия к книге Бердяева о Михайловском, немецкой статьи «Учение Маркса о социальном развитии», работ о крепостном хозяйстве, немецкого же критического отклика на ревизионистскую программу Бернштейна.

В начале 1901 г. в либеральной газете «Право» С. выступил с по необходимости кратким манифестом о том новом образе общественно-политической борьбы, ради которого он разрывал свои партийные связи с классовым марксизмом и вступал в коалицию с земскими, традиционно вполне умеренными либералами. Здесь он, укрывшись за стилистически узнаваемый криптоним, опубликовал статью «Право и права». Находя политическое вдохновение в образце британского парламентаризма и фигуре русского либерального историка П. Г. Виноградова, образ национального возрождения и социалистической политики С. находил в германской практике [233] В историческом понятии «Германия» в дореволюционной России традиционно соединялись объединённая Пруссией Германия и её предшественники — и Австрия внутри Австро-Венгрии. Яркий пример этого см. в очерке из представительной серии: А. К. Дживелегов. История современной Германии. Часть I (1750–1862). СПб, 1908 (История Европы по эпохам и странам в средние века и новое время / Под ред. Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого). . Именно вновь апеллируя к ценностям «естественного права», национального освобождения 8, С. предлагал традиционному либерализму преодолеть партийные рамки [234] В газетной версии статьи С. обращался к «каждой здравомыслящей политической партии» (Стлб.89), а при переиздании её в своём сборнике «На разные темы» уже заменил надпартийный образ «всех здравомыслящих людей» (С. 522). своей борьбы за историческое обусловленное право. Он писал: «правовой порядок ценен не только потому, что он выражает собой господство объективного и бесстрастного права, а и потому, что, благодаря господству этого… права, обеспечиваются важнейшие интересы человеческой личности». Полноту прав человека он соединял с исторической традицией русской «национально терпимой и сильной национальности», но ожидая «усложнения национальной жизни» 9— одновременно отвергал и славянофильское отрицание самоценности прав личности, и позитивистскую успокоенность на достижении набора формальных прав, ставя задачу масштабного социалистического и либерального синтеза в понятии достойной жизни (и лица, и нации, намеченного В. С. Соловьёвым 10и впоследствии развитого в дни Революции 1905 г. именно в журнале С. Новгородцевым и И. А. Покровским 11и сподвижником С. по «критическому марксизму» Кистяковским): «Никакая техника и никакой объективный правопорядок не достаточны для великой развивающейся и усложняющейся национальной культуры современной России. (…) Кто мнит задачу достойной [235] В газетной публикации ошибочно «достойную». Исправлено по переизданию в сборнике «На разные темы». национальной жизни разрешить путём усвоения промышленной техники (…) тот питает мечту, которая была бы пагубной и грозила поставить нашу родину… спиной к Европе, если бы она не была совершенно утопической» [236] П. И. Право и права // Право. СПб, 1901. № 2. 7 января. Стлб. 88–91. . Этот новый манифест С. встретил идейную поддержку в либеральной среде. Постфактум С. кратко определил эту свою социал-либеральную программу как революционную борьбу во имя права, а себя отнёс к числу « идейных и практических революционеров во имя начал права, понимаемого в двуедином смысле „Прав“ (т. е. неприкосновенных прав личности) и „права“ (т. е. возможной допустимости только правового преобразования правовых норм). Лежащие в основе этих положений мысли я (…) сформулировал в статье „Право и права“, которая появилась в 1901 г. (…) и тогда же ветераном русской либеральной публицистики и большим юристом К. К. Арсеньевым была признана целой программой. (…) В эту эпоху я был ещё социалистом, но в своей духовной жизни и в своей политической деятельности я и тогда был уже движим прежде всего и более всего любовью к свободе и правовому государству. С тех пор возникла не теория, а практически огромная и роковая проблема соотношения между свободой и социализмом. Эту проблему поставил русский опыт» [237] П. Б. Струве. О непримиримости (10 ноября 1935) // П. Б. Струве. Дневник политика. С. 813. . Несмотря на острые идейные и личные разногласия с политически близкими ему ортодоксальными марксистами Потресовым, Плехановым, Лениным, удивительно откровенно и эмоционально описанные последним по итогам переговоров с С. и Туган-Барановским об организации газеты «Искра» в декабре 1901, социал-демократическая партийность С. в целом не подвергалась сомнению даже его критиками: даже в ходе II съезда РСДРП в августе 1903 г. Ленин выражал надежду, что «Струве сорганизуется и войдёт в партию» [238] В. И. Ленин. Заметки о прениях по § 1 устава // В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 7. С. 430. Об этом см.: В. Измозик, Б. Старков, Б. Павлов, С. Рудник. Подлинная история РСДРП — РКП (б) — ВКП (б). Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций. СПб, 2010. С. 71. .