Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 3 [litres]

Правительство вновь проявило вполне революционную энергию. С устранением оппозиции, которая в Директории и обоих советах делала вид, что желает мира, правительство показывало себя более твердым и требовательным в переговорах в Лилле и в Удино. Директоры немедленно призвали в ряды всех отпускных солдат, поставили армии под ружье и послали своим уполномоченным новые инструкции. Как уже было сказано, Маре в Лилле удалось свести воедино притязания морских держав. Мир был обеспечен при условии, что Испания уступит Англии Тринидад, Голландия – Трикомали, а Франция навсегда откажется от притязаний на мыс Доброй Надежды. Предстояло получить согласие Испании и Голландии. Директория нашла Маре слишком уступчивым и решила его отозвать; в Лилль послали с новыми инструкциями Бонье и Трельяра. В этих инструкциях Франция прямо требовала возвращения не только всех своих колоний, но и колоний своих союзников. Она не соглашалась также держаться Леобенских прелиминариев, определявших границей Австрии в Италии Ольо; теперь она хотела полного освобождения Италии до Изонцо, Австрии же предоставляла удовольствоваться секуляризацией некоторых церковных владений в Германии. Франция отзывала выбранного и посланного Карно Кларка, который в своей корреспонденции не щадил генералов Итальянской армии, считавшихся лучшими республиканцами; вести же переговоры с Австрией уполномочивали Бонапарта.

Ультиматум Директории, озвученный ее новыми представителями, прервал почти уже оконченные переговоры. Лорд Малмсбери был весьма смущен этим фактом, так как искренне желал мира, как для того, чтобы славно закончить свою карьеру, так и ввиду необходимости доставить передышку своему правительству. Он очень сожалел о неизбежности срыва переговоров, но Англия не могла отказаться от всех своих завоеваний, не получив за это ничего взамен. Лорд Малмсбери начал склонять Маре попробовать повлиять на решение Директории и даже предложил несколько миллионов для подкупа какого-нибудь из директоров. Маре отказался вести переговоры подобного рода и оставил Лилль. Малмсбери и Эллис тоже немедленно уехали и уже не возвращались.

Хотя и можно упрекнуть Директорию в том, что она оттолкнула несомненный и выгодный для Франции мир, но побуждение ее к тому было вполне почетным: не совсем честно с нашей стороны было бы оставлять наших союзников и заставлять их нести жертвы из-за преданности нашему делу. Директория, рассчитывая вскоре заключить с Австрией мир или заставить ее принять его силой оружия, надеялась освободиться от всех врагов на континенте и иметь возможность обратить все силы против Англии.

Ультиматум, представленный Бонапарту, совсем ему не понравился; он рассчитывал добиться требуемых условий. В самом деле, трудно было заставить Австрию вовсе отказаться от Италии и ограничиться секуляризацией некоторых церковных владений в Германии: для этого нужно было по меньшей мере идти на Вену. Но Бонапарт не мог более рассчитывать на эту честь; перед ним простирались все силы австрийской монархии, и теперь уже Германская армия должна была нанести удар неприятелю и проникнуть на земли Австрийского дома. К этой причине неудовольствия присоединилась и другая, когда Бонапарт узнал о подозрениях, имевшихся против него в Париже. Ожеро послал одного из своих адъютантов с письмами ко многим офицерам и генералам Итальянской армии; этот адъютант, по-видимому, исполнял некое поручение: оправдать во мнении армии 18 фрюктидора. Бонапарт ясно видел, что его остерегаются, и поспешил разыграть роль оскорбленного, жалуясь с горечью человека, который чувствует свою необходимость, что правительство обращается с ним страшно неблагодарно, поступает как с Пишегрю после вандемьера; а потому он просит отставки. Этот человек, с таким великим и твердым умом, умевший так достойно и благородно вести себя, в данном случае уподоблялся капризному и балованному ребенку.

Директория не ответила на его просьбу об отставке и ограничилась уверением, что правительство не писало никаких писем и не отправляло никаких адъютантов. Бонапарт успокоился, но всё еще просил поручить кому-нибудь другому переговоры и организацию итальянских республик. Он беспрестанно повторял, что болен, не может ездить верхом и переносить тяготы новой кампании. Тем не менее, хоть он и в самом деле был болен и отягощен безмерными трудами в течение двух лет, но не желал быть замещенным ни в какой должности и, в случае надобности, нашел бы в силе духа энергию, которой, казалось, недоставало его телу. Одним словом, Бонапарт решил продолжать переговоры и соединить со славой первого полководца и славу миротворца. Ультиматум Директории стеснял его, но и в этом случае, как и во многих других, он решил не следовать слепо за правительством.

Его труды в настоящую минуту были огромны. Он организовал итальянские республики, создавал флот в Адриатике, задумывал великие планы на Средиземном море и вел переговоры с уполномоченными Австрии.

Сначала Бонапарт планировал преобразовать освобожденные провинции Северной Италии в два государства. Он уже давно создал Циспаданскую республику и теперь намеревался присоединить это маленькое государство к Венеции и вознаградить тем последнюю за потерю провинций Террафермы; Ломбардию же он думал организовать отдельно под именем Транспаданской республики. Вскоре, однако, мысли его на этот счет переменились, и Бонапарт предпочел образовать из освобожденных провинций одно государство. Тот же местный патриотизм, который сначала препятствовал объединению Ломбардии с другими провинциями, теперь, напротив, предписывал их соединение; так, например, Романья не желала присоединения к легатствам и Моденскому герцогству, но соглашалась зависеть от центрального правительства в Милане. Бонапарт вскоре обнаружил, что, учитывая ненависть каждого к своему соседу, легче соединить всех под одной властью.

Наконец, для него более не существовало затруднения выбрать между Венецией и Миланом и предпочесть один из этих городов в качестве места пребывания правительства: он решил пожертвовать Венецией. Бонапарт не любил венецианцев и видел, что перемена правительства не изменила настроения умов в республике. Знать, мелкое дворянство и чернь оставались врагами французов и революции и по-прежнему желали успеха австрийцам; только небольшая часть среднего сословия одобряла новый порядок вещей. Почти всё население Венеции, казалось, желало, чтобы перемена военной фортуны позволила Австрии вновь восстановить прежнее правительство. К тому же венецианцы не внушали Бонапарту никакого к себе уважения: им недоставало самого важного в его глазах – силы. Их каналы и порты были засорены, флот находился в самом плачевном состоянии, сами они были ослаблены наслаждениями и неспособны к энергичным действиям. «Это народ слабый, изнеженный и трусливый, – писал он, – у него нет ни земли, ни воды, и мы можем делать с ним всё, что пожелаем».