Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Постановление, предложенное Шометтом и поддержанное Пашем, наконец приняли, хоть и не без ропота, скоро заглушенного, однако, громкими аплодисментами. Конвент, со своей стороны, заявил, что никогда не имел намерения декретами стеснять религиозной свободы, и запретил трогать еще остававшуюся в церквях серебряную и золотую утварь на том основании, что казначейство более не нуждается в такого рода вспоможениях. С этого дня в Париже прекратились все неприличные процессии, и обряды поклонения Разуму, которые так забавляли народ, тоже были прекращены.

Среди этой неразберихи Комитет общественного спасения с каждым днем всё более ощущал необходимость придать власти большую силу и быстроту и внушить большую в отношении нее покорность. Постоянно сталкиваясь с препятствиями, комитет с каждым днем становился искуснее и вносил новые усовершенствования в революционную машину, созданную на время войны. Он уже воспрепятствовал передаче власти в новые, неопытные руки, отсрочив роспуск Конвента и объявив правительство революционным до заключения мира. В то же время он сосредоточил власть в своих руках, поставив в зависимость от себя Революционный трибунал, полицию, военные операции, даже распределение съестных припасов. Благодаря двухмесячному опыту комитет обнаружил все препятствия, которые местные власти по недостатку или излишку усердия противопоставляли действию высшей власти. Отправка декретов часто прерывалась или замедлялась, а обнародование их слишком задерживалось в некоторых департаментах. Оставалось еще немало бывших федералистских администраций, у которых не отняли возможность бунтовать. Если, с одной стороны, департаментские администрации представляли некоторую опасность с точки зрения федерализма, то коммуны, напротив, действуя в противоположную сторону, забирали себе ограничительную власть, издавали законы, налагали пошлины; революционные комитеты выступали против прав личности, применяя инквизиторский произвол и полновластие; революционные армии дополняли эти мелкие правительства, тиранические, несогласные между собою, составлявшие помеху для правительства высшего. Наконец, власть комиссаров, в придачу ко всем другим, довершала хаос, ибо комиссары тоже взимали налоги и издавали карательные законы наравне с коммунами и самим Конвентом.

Бийо-Варенн в дурно написанном, но умном докладе изложил все эти неудобства, вследствие чего вышел декрет 14 фримера года II (4 декабря 1793 года), образец работы временного правительства, энергичного и полновластного. «Анархия, – говорил докладчик, – угрожает республикам при их рождении и в старости. Постараемся уберечься от нее». Этим декретом учреждался Бюллетень законов, прекрасная выдумка, никому еще не приходившая в голову; до сих пор законы посылались Конвентом министрам, а министрами рассылались местным властям, без определенных сроков, без протоколов об отправке и получении; так что изданные уже законы нередко подолгу не обнародовались и оставались неизвестными.

По новому декрету печатанию и отправке законов посвящались особая комиссия, типография, особая бумага.

Комиссия, составленная из четырех лиц, не зависимых от какой-либо власти, свободных от всякой другой заботы, получала закон, отдавала его в печать, отсылала по почте в определенные, неизменные сроки. Отсылка и получение свидетельствовались обыкновенным почтовым порядком. Одним словом, устанавливался правильный механизм. Затем Конвент объявлялся центром правительства. Этими словами прикрывалось полновластие комитетов, всё решавших вместо Конвента. Департаментские власти в некотором смысле отменялись; у них забирали все политические атрибуты; как парижскому департаменту 10 августа, им предоставлялись распределение контрибуций, содержание дорог, словом – чисто хозяйственные заботы. Таким образом устранялись слишком могущественные посредники между народом и высшей властью.

Со всеми атрибутами сохранялись только окружные и общинные администрации. Местным администрациям воспрещалось входить в сообщение с другими, перемещаться, посылать агентов, издавать постановления, расширяющие или ограничивающие декреты, собирать подати или набирать людей. Все революционные армии, стоявшие по департаментам, распускались; оставили только одну такую армию – в Париже. Революционные комитеты обязывались поддерживать постоянные сношения с окружными властями, которым поручался надзор над ними, и с Комитетом общественной безопасности. Парижские революционные комитеты могли сноситься только с Комитетом общественной безопасности, но не с коммуной. Депутатам-комиссарам запрещалось собирать подати иначе как с разрешения Конвента и издавать карательные законы.

Итак, каждая власть обретала свою колею, и столкновения или заговоры между ними становились невозможными. Два главных комитета сохраняли свое верховенство. Комитет общественного спасения, помимо своего главенства над Комитетом общественной безопасности, продолжал заведовать дипломатическою частью, войной и надзором вообще надо всем. Он один мог называться комитетом общественного спасения. Ни один провинциальный комитет не мог принять этого титула.

Этот новый декрет, хоть и урезал власть коммун и даже имел целью прекратить их злоупотребления властью, однако был принят Парижской коммуной чуть ли не с подобострастием. Шометт, чванившийся своей покорностью высшей власти, сказал длинную речь в честь декрета. Неуклюжестью, с которой он поспешил включиться в систему правительства, Шометт даже подал повод к выговору и умудрился ослушаться, слишком стараясь слушаться. Декрет ставил парижские революционные комитеты в прямые и исключительные отношения с Комитетом общественной безопасности. В своем необузданном усердии они позволяли себе арестовывать людей из всех классов; говорили, что комитеты засадили множество патриотов и вообще состоят уже по большей части из ультрареволюционеров.

Шометт пожаловался на них верховному совету и предложил позвать всех в коммуну, чтобы дать им строгое увещание. Предложение его было принято, но Шометт со своей напускной покорностью забыл, что по новому декрету парижские революционные комитеты должны были сноситься с одним только Комитетом общественной безопасности. Комитет общественного спасения, решившись терпеть заискивания не больше, чем неповиновение, а главное – вовсе не расположенный допустить, чтобы коммуна позволяла себе давать уроки, даже полезные, комитетам, поставленным под непосредственный надзор высшей власти, отменил постановление Шометта и запретил комитетам собираться в коммуне. Шометт принял это наказание с совершенным смирением. «Каждый человек способен ошибаться, – покаялся он немедленно, – и я, признаюсь чистосердечно, ошибся. Конвент отменил постановление, принятое по моему предложению, и исправил совершенную мною ошибку; он – наша общая мать; присоединимся к нему!»