Серж Нонте - Древний мир. Полная история

Эти души были уже затронуты порчей, когда вдруг являются царские послы и требуют теперь не возвращения царя, а хотя бы выдачи царского имущества. Сенат, выслушав их просьбу, совещался несколько дней: не вернуть имущество значило дать повод к войне, а вернуть — дать средства и вспоможение для войны. Тем временем послы заняты были другим: въяве хлопоча о царском имуществе, втайне строили козни, готовя возвращение царской власти. С просьбами будто о явном своем деле обходили они дома, испытывая настроения знатных юношей. Кому речи их приходились по душе, тем вручали они письма от Тарквиниев и сговаривались о том, чтобы ночью тайком впустить в город царскую семью.

Однако готовившийся заговор был раскрыт и жестоко подавлен.

К своему ужасу консул Брут в числе заговорщиков обнаружил и двух своих сыновей — Тита и Тиберия. Но не он ли сам объявил, что все изменники должны были быть судимы и приговорены к казни? Весьма сложная ситуация, а времени на размышления нет. И тут Брут проявил удивительную твердость, и оба его сына тоже оказались среди привязанных к позорному столбу знатных юношей-заговорщиков. В полном молчании оба консула вышли, сели на свои места и приказали приступить к свершению унизительной и жестокой казни. С приговоренных были сорваны одежды, их долго секли прутьями, а затем отрубили головы. Консул Публий Валерий с состраданием смотрел на муки осужденных юношей, Брут же словно превратился в статую, ни единым движением не выдал он обуревавших его противоречивых чувств. Право же, соблюдение справедливости порой до того противоречит общечеловеческим понятиям, что оно производит истинных героев нравственности.

Луций Юний Брут приказывает убить своих сыновей Тита и Тиберия. Худ. Бартоломео Пинелли (1807)

А тем временем изгнанный из Рима царь, узнав, что надежды на заговор рухнули, обратился за помощью к этрускам.

Таким образом, объединенное войско двух этрусских городов, Тарквиний и Вей, двинулось против Рима. Противники встретились лицом к лицу в легендарной битве у Арсийского леса на правом берегу Тибра.

Публий Валерий вел за собой римскую пехоту, а Брут — передовую конную разведку. Точно так же конница шла и впереди этрусского войска, и возглавлял ее царский сын Тарквиний Аррунс, а сам изгнанный царь следовал за ним с легионами. Узнав Брута издали, Аррунс в гневе закричал:

— Вот кто изгнал нас, исторг из отечества. Смотрите, как важно он выступает, красуясь знаками нашей власти! Боги — мстители за царей, будьте с нами!

И, пришпорив коня, он помчался прямо на консула. Брут заметил это. По словам Тита Ливия, «тогда считалось почетным, чтобы вожди сами начинали сражение: рвется и Брут к поединку, и столь яростна была их сшибка, что ни тот ни другой, нанося удар, не подумал себя защитить, так что оба, друг друга пронзив сквозь щиты, замертво пали с коней, насаженные на копья. Тотчас вступила в битву вся конница, за ней подоспела пехота; бой шел с переменным успехом, и никто не взял верх: оба правые крыла победили, левые — отступили: вейяне, привыкшие к поражениям от римлян, рассеялись и бежали; тарквинийцы же не только выстояли, но даже сами потеснили римлян».

Но вот далее произошло нечто непонятное. Согласно легенде, этруски вдруг оставили поле боя.

Получивши весть об этих событиях, Тарквиний, раздосадованный обманувшею надеждою и пылая гневом и ненавистью, понял, что его коварству путь загражден, и задумал открытую войну. Он пошел просителем по городам Этрурии, особенно взывая к вейянам и тарквинийцам, чтобы не дали они ему, человеку одного с ними происхождения, одной крови, исторгнутому из такого царства, ввергнутому в нищету, погибнуть на их глазах вместе с юными еще детьми. Других из чужой земли в Рим приглашали на царство, а его, царствовавшего, воевавшего за распространение римского могущества, преступным заговором изгнали близкие люди! Они, не найдя меж собою кого-нибудь одного, достойного быть царем, расхватали по частям царскую власть, имущество царское отдали на разграбление народу, чтобы не был никто к преступлению непричастен. Отечество свое, царство свое хочет он себе возвратить и наказать неблагодарных граждан; пусть поддержат его, пусть помогут, пусть отметят и за собственные былые обиды, за побитые не раз легионы, за отнятые земли. Речи его взволновали вейян — они с грозным шумом требуют смыть позор и силой вернуть потерянное, хотя бы и под водительством римлянина. А тарквинийцев столь же волнует имя, сколь и родство: лестным кажется видеть своих царствующими в Риме. И вот два войска двух городов устремляются за Тарквинием, чтобы вернуть ему царскую власть и войною покарать римский народ.

Этрусков вдруг охватил ужас, столь сильный, что, оставив затею как тщетную, оба войска, тарквинийцев и вейян, ночью разошлись по домам.

Это странно хотя бы потому, что этруски не боялись смерти. Смерть для них была приятным продолжением жизни — с драгоценностями, вином, флейтами, под музыку которых они так любили танцевать. Смерть они считали естественным продолжением жизни во всей ее полноте. Так что, вовсе не это заставило их бежать с поля боя. Так что же тогда?

Согласно легендам, причиной этого якобы оказался раздавшийся в ночной тишине из Арсийского леса громовой голос, который сочли за голос покровителя лесов и дикой природы бога Сильвана. Он якобы объявил:

— У этрусков одним павшим больше: значит, победа у римлян!

Как бы то ни было, римляне победили, а этруски оказались побежденными. Консул Публий Валерий собрал с погибших доспехи и с триумфом вернулся в Рим. Павшего Брута почтили пышной погребальной церемонией. И весь Рим скорбел об этом мужественном и твердом человеке, который превыше всего ценил свободу отечества.

После этого не смирившийся с поражением Тарквиний Гордый бежал к Ларсу Порсенне, этрусскому царю города Клузия (Кьюзи). И Порсенна, считая полезным для этрусков восстановление власти царя Тарквиния, пошел на Рим.

Относительно Порсенны существует две версии: одна утверждает, что это был реально существовавший этрусский царь, другие — что это не более чем персонифицированный образ этрусского владычества над Римом в VI веке до н. э.

Одни историки, говоря об этой войне, имевшей место примерно в 508–506 гг. до н. э., восхваляют героизм защитников Рима, заставивший якобы Порсенну снять осаду города и заключить почетный для Рима мир. Согласно иной, более достоверной версии, сохраненной Тацитом в его «Истории» и Плинием Старшим в его «Естественной истории», — Рим все же был взят Порсенной.