Ева Фляйшхауэр - Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

Макс Хоффман, тогда еще капитан, хорошо подготовленный для наблюдения за русскими вооруженными силами благодаря полугодовой учебной командировке в Россию с конца 1898 г. и двухлетней работе в русском отделе Большого генштаба, служил военным наблюдателем с германской стороны в штаб-квартире японской 1-й армии. Здесь он смог углубить знания о русской манере воевать и своими докладами принести пользу Генштабу. Хоффман находился в гуще боевых действий, видел «бои на Ялу, пережил сражения на Шахэ и под Мукденом, прошел по завоеванному Порт-Артуру» [59]. Его анализ военных слабостей России для Большого генштаба заинтересовал императора и помог стремительному карьерному росту Хоффмана [60].

Прусский офицер Генштаба Альбрехт фон Тер, к началу русско-японской войны несколько месяцев ездивший по западным российским гарнизонам, пришел к выводу, что войсковые части западных губерний «почти начисто лишены пехоты и артиллерии, следовательно, западная граница России прикрыта лишь лоскутком кавалерии». По возвращении Тер представил доклад начальнику Генерального штаба графу фон Шлиффену и тогдашнему генерал-квартирмейстеру, будущему начальнику Генштаба Хельмуту фон Мольтке. При этом произошел характерный инцидент. Тер высказал перед Мольтке мнение, что, пока русские силы связаны на Дальнем Востоке, настал благоприятный момент, чтобы свести германские счеты с Францией, т. е. напасть на Францию. Мольтке отругал его за «подобный совет… о превентивной войне с Францией», означающей «вероломство, измену нашему старому вернейшему союзнику России», и распрощался с молодым прусским офицером «немилостиво». Тер, зная, что граф фон Шлиффен в этом вопросе уже склоняется к другому ответу, пожаловался начальнику своего отдела, тогда полковнику, а позже военному министру Герману фон Штайну, на форму устроенного ему выговора и добился признания своей правоты по данному вопросу (но не по существу дела) [61].

Пробудившуюся у ряда немецких военачальников заинтересованность в использовании временной слабости России усилило заключение «Сердечного согласия» (Entente Cordiale, Антанты) между Францией и Англией (8 апреля 1904 г.), которое в 1907 г. расширилось благодаря вступлению России, превратившись в Тройственную Антанту. Скрытые устремления Антанты, казалось, подтверждали растущий страх Берлина перед «окружением» и Вены — перед русским наступлением, хотя Великобритания не взяла на себя никаких формальных обязательств по военному вмешательству в случае обороны. Поэтому генштабы обеих союзных держав с облегчением констатировали, что Российская империя надолго погрязла в дальневосточном конфликте. Наблюдения, свидетельствовавшие о военной связанности главных сил русской армии на дальневосточном ТВД, вызвали в Большом генштабе оживленное обсуждение возможностей первого удара центральных держав по франко-русскому альянсу. Материалы докладов немецких военных с Дальнего Востока, говоря о слабости российских войск, как будто подтверждали осуществимость наступательной войны (которая именовалась превентивной): сперва победы над усиливающейся Францией, пока Россия, занятая на Дальнем Востоке, не сможет оказать ей действенную помощь, затем уничтожения русских западных сухопутных сил, когда их существенно обескровят ради удовлетворения возрастающих нужд восточной армии. Руководствуясь такими соображениями, начальник германского Генштаба генерал Альфред фон Шлиффен разрабатывал свой план превентивной войны [62]. До глубины души обеспокоенный складывающейся расстановкой сил и сомневающийся в способности молодого поколения политиков и дипломатов Германии справиться с теми задачами, которые она будет им подбрасывать, стареющий начальник Генштаба пришел к выводу, что рано или поздно Германской империи придется «подтвердить квалификацию» среди конкурирующих держав посредством войны и нужно сделать это поскорее, пока Россия, Франция, да и Англия, еще связаны. Шлиффен ожидал от такой войны «упрочения властных позиций империи на континенте , серьезнейшую угрозу которым видел… в англо-французском объединении, с Россией на заднем плане» [63]. Тем самым он не только шел против бисмарковского совета «не заглядывать в карты провидению» и проявлял, по мнению Бисмарка, «колоссальную глупость» [64], желая, чтобы Германия, ради предотвращения возможного когда-нибудь через несколько лет нападения, сама быстренько напала на соседей и разгромила их, «пока те не пришли в себя», т. е. совершила «некоторым образом самоубийство из-за страха смерти» [65]; он вдобавок отбрасывал существующую политическую лояльность и уважение к России как традиционному германскому партнеру, находя в ее временной слабости повод для сравнения положения Германии в июле 1905 г. с положением Фридриха Великого перед Семилетней войной. Он полагал, что Германию «окружает чудовищная коалиция», и призывал: «Сейчас мы можем вырваться из петли. Весь запад России недееспособен на годы; мы могли бы теперь разделаться с нашим злейшим и опаснейшим врагом — Францией» [66].

Его предложение «превентивного» удара в незащищенную спину дружественной России пока что встречало категорический отказ у императора («Нет! Я никогда не буду способен на такой поступок!»), который, когда вспыхнула революция, послал своему царственному кузену спасательную флотилию, вставшую на якорь перед его летней резиденцией в Петергофе, а в ходе встречи на императорской яхте у острова Бьёркё в рамках заключения союзного договора о защите и взаимопомощи вновь заверил его в своей дружбе, хотя уже с заметными признаками неискренности. Амбициозные молодые офицеры германского Генштаба, которым не терпелось схватиться с врагом, видели в решении императора всего лишь несвоевременную дань ложно понятым приличиям [67]. Начальники секции IIIb (полковник Брозе) и русского отдела (полковник Лауэнштайн) в 1904 г. приступили к планомерной организации разведывательной службы, нацеленной преимущественно на выяснение происходящего в российской армии. Ее первая задача состояла в слежке за демобилизацией, а также преобразованием российских вооруженных сил после русско-японской войны. Затем «быстро одна за другой» стали добавляться новые задачи: «О строительстве укреплений на Неманском, Нарвском и Висленском фронтах, расширении стратегической сети железных и шоссейных дорог в западной России, перемещениях войск в Польше, использовании французских миллиардов в русском военном деле для создания новых формирований, оснащения и вооружения никак иначе узнать было нельзя» [68].

Таким образом, связанные с планом Шлиффена подготовительные работы в Большом генштабе шли вовсю, а начальник Генштаба производил кадровые и институциональные изменения, продвигавшие мобилизацию в область возможного. От них особенно выигрывали младшие офицеры, которые уже приобрели знания о России, как Эрих Людендорф, и набрались опыта в сфере мобилизации приграничных провинций, как он же, когда самостоятельно отвечал за мобилизацию к началу этой войны в штабе командования V армейского корпуса (АК) в Познани. В конце марта 1904 г. Людендорфа перевели из Познани в оперативный (2-й, или «немецкий») отдел Большого генштаба, где он во время русско-японской войны и смуты первой русской революции служил начальником I секции; в 1908 г. он возглавил весь отдел и в 1913 г. передал своему преемнику почти готовые планы на 1914 мобилизационный год.