Олег Ивик - О брачной и внебрачной жизни

Но вот, после долгого ожидания, день свадьбы наконец наступает. Правда, окончание мая или завершение храмовой уборки — еще не гарантия счастливого брака. Чтобы прояснить вопрос о грядущем счастье, свадебную церемония начинали с ауспиций — гадания по полету птиц. Позднее птиц заменили свиньями, но, поскольку свиньи не летают, гадать стали по их внутренностям.

На церемонии присутствовали многочисленные друзья и родственники. Одаривать молодоженов было не принято. А вот сами молодые, если они были достаточно богаты, подарки раздавали, правда, не родственникам, а беднякам. Автор знаменитого «Золотого осла», римский писатель Апулей, женившийся на богатой вдове, пишет: «Мы предпочли сочетаться браком в загородной вилле, чтобы граждане не сбежались за подарками». Подарки эти могли обойтись в круглую сумму, и Апулею это было известно как никому другому: не так давно его будущая жена, отмечая свадьбу старшего сына, раздала 50 тысяч сестерциев.

Невеста на римской свадьбе была одета не в белое, а в желтое и огненно-оранжевое. Белая одежда считалась в Риме повседневной, а иногда и траурной: в белых тогах хоронили покойников, в имперское время женщины в знак траура носили белые платья. Невеста же была одета в цвета пламени, что символизировало то ли жар страсти, то ли огонь семейного очага. Ее наряд был сложен, каждая деталь имела значение. Свое девичье платье и игрушки невеста посвящала ларам — добрым духам отцовского дома. В канун свадьбы она надевала длинную прямую тунику, которую надлежало ткать на старинном ткацком станке, за которым работали стоя. Туника была перехвачена белым поясом из овечьей шерсти: считалось, что как шерстяные пряди прилегают друг к другу, так и муж с женой образуют единое целое. Для пущей неразрывности пояс этот связывали «геракловым узлом». Развязать его было нелегко; возможно, что на это уходила немалая часть первой брачной ночи. Задача усложнялась тем, что первую ночь супруги по традиции проводили в полной темноте… Впрочем, кто сказал, что семейная жизнь должна быть легка?

Выбрать себе кокетливую прическу невеста не могла, волосы убирались строго определенным образом: их делили на проборы острием копья и полученные шесть прядей укладывали вокруг головы. Сверху надевали венок из вербены и майорана и накидывали огненно-желтое покрывало — фламмеум. Такого же цвета верхняя одежда — палла — накидывалась на тунику. Обувь тоже была цвета огня.

Свадьба начиналась в доме невесты. Здесь в присутствии десяти свидетелей подписывался брачный контракт. Потом невеста произносила знаменитую фразу: «Где ты, Кай, там и я — Кайя». Пронуба — нечто вроде посаженой матери — соединяла правые руки жениха и невесты, и начинался пир. Расходы на него были ограничены в конце I века до н. э. законами Августа против роскоши. Император, хотя и был ревнителем браков, издал закон, по которому на свадебное угощение нельзя было тратить больше тысячи сестерциев (если помните, один сестерций — это символическая стоимость одной жены или реальная стоимость одной хорошей курицы; а еще за сестерций можно было купить проститутку — но, в отличие от жены и от курицы, только самую дешевую). Впрочем, на дозволенную аскетичным императором сумму одного только вина можно было купить три тысячи литров.

Но какие бы ограничения ни ставились законом, по крайней мере одно достаточно дорогое блюдо на свадьбе присутствовало обязательно: ритуальные пирожные, которые гости потом забирали с собой. В середине II века до н. э. Марк Порций Катон (Цензор) записал их рецепт: модий (около девяти литров) самой качественной муки замешать на молодом вине, добавить два фунта свиного жира, фунт творога и кусочки лавровой коры, а потом раскатанное тесто выпекать, уложив на лавровые листья.

Когда вино было выпито, а еда съедена (не вся: по традиции стол не должен был полностью опустеть), новобрачная отправлялась в дом мужа. Этому ритуалу придавалось особое значение: брак был именно переездом невесты к жениху и ни в коем случае не наоборот. Дом будущего мужа был куда важнее, чем сам муж. Поэтому свадьбу могли при необходимости сыграть и в отсутствие жениха (если он заранее подписал и передал необходимые документы), был бы только дом, двери которого невеста обмажет овечьим жиром и оливковым маслом, а столбы обовьет шерстяными повязками. А вот без невесты свадьбы быть не могло.

Девушку ритуально вырывали из объятий матери или другой ближайшей родственницы, и процессия отправлялась в путь. Невеста шла пешком, ее вели за руки двое мальчиков, чьи родители обязательно были живы. Третий мальчик нес впереди факел из боярышника: известно, что боярышник — верное средство от злых духов. Остальные родственники и гости несли зажженные восковые свечи и сосновые факелы, тащили невестину прялку и веретено, швыряли в толпу орехи. Звучали флейты. Кто-то затягивал непристойную песню — фесценину, но почтенные матроны не затыкали ему рот: на то и свадьба…

Когда невеста завершала все необходимые ритуалы с дверями женихова дома, ее на руках вносили внутрь. Молодой муж обрызгивал ее водой из своего колодца (а может быть, и из водопровода, который появился в Риме в 312 году до н. э.) и протягивал ей факел, зажженный на своем очаге. Так новобрачная приобщалась к святыням новой семьи. После чего пронуба усаживала девушку на брачную постель. Все удалялись, погасив светильники. И молодой муж со вздохом принимался… возиться с геракловым узлом, затянутым на животе невесты.

Не всем римлянкам было дозволено выходить замуж: этого права были лишены жрицы Весты — богини семейного очага и жертвенного огня. Предание гласит, что ее культ был введен в Риме легендарным царем-мудрецом Нумой Помпилием на рубеже VIII и VII веков до н. э. Он же воздвиг храм богини (круглый, что символизировало вселенную) и, по словам Плутарха, «поручил чистую и нетленную сущность огня заботам тела непорочного и незапятнанного, или, быть может, находил нечто общее между бесплодием пламени и девством». Но каковы бы ни были мотивы знаменитого царя, жрицы Весты должны были сохранять девственность все долгие годы своего служения: «Царь назначил священным девам тридцатилетний срок целомудрия: первое десятилетие они учатся тому, что должны делать, второе — делают то, чему выучились, третье — сами учат других. По истечении этого срока им разрешено выходить замуж и жить как вздумается, сложив с себя жреческий сан. Немногие, однако, воспользовались этим правом, те же, что воспользовались, не были счастливы, но весь остаток жизни мучились и раскаивались; пример их поверг остальных в суеверный ужас, и они до старости, до самой смерти, твердо блюли обет девства».