Петр Балаев - Миф о Большом терроре

Само обвинение профессору Вангенгейму – ерунда. Интереснее, как это обвинение развалила реабилитационная комиссия в 1956 году. Из книги о профессоре: «Допрошенный 1 февраля 1956 года Крамалей показал, что на следствии он оговорил себя, Вангенгейма, Назарова и Лори-Меликова по принуждению следователя…».

Я с этой прекрасной картины плачу навзрыд. Сидят в кабинете товарищи в кителях с погонами прокуроров, вызывают пострадавшего от сталинских сатрапов метеоролога Крамалея:

- Гражданин Крамалей, выполняя решения 20-го съезда КПСС, осудившего Сталина, как кровавого тирана, из-за которого пострадали невинные метеорологи, мы задаем вам вопрос: Вы пострадали за дело или от кровавого Сталина и его чекистов-садистов?..

Уверен, что если бы от кровавого Сталина еще пострадали невинные сексуальные маньяки и форточники-медвежатники, то их бы такие комиссии по пересмотру дел всех реабилитировали бы поголовно.

Есть, хоть и бородатый, но хороший анекдот о Сталине и метеорологах:

«Сталин осматривает метеорологическую службу. Ему докладывает главный метеоролог: — Товарищ Сталин, за годы Советской власти мы достигли 40- процентной точности метеопрогнозов!

Сталин отвечает:

— Могу повисить ващю точность до 60 процентов! Метеорологи в недоумении, но боятся спросить. Сталин продолжает:

— Нужно ващи прогнозы, товарищи, видавать наоборот, и точность будет 60%!»

Этот анекдот очень хорошо прилагается не только к метеорологам, но и к тому, что насочиняли о сталинском времени антисталинисты (да и те, кто от этих либералов-антисталинистов защищает Сталина), только там проценты другого порядка.

Чем больше разбираешься с эпохой Сталина, тем больше начинаешь теряться в том сюрреалистическом, с позиции наших дней, времени. Знаменитый приказ № 227 1942 года. Читаю текст этого приказа и не могу осознать, почему его обсуждали в частях воюющей Красной Армии, почему его так воспринимали наши бойцы и командиры, как суровую, но необходимую меру, почему историки также его трактуют, как суровую, но необходимую меру.

Ведь в этом приказе нет ничего «сурового и необходимого», кроме того, что приказы военные должны исполнять, тем более на войне. Что если ты без приказа ушел с рубежа обороны – тебя будут судить. Если совершил в боевой обстановке преступление – пойдешь в штрафное подразделение искупать вину. Вообще, если на войне приказы не исполняются, то за это нужно наказывать. Нет, сурово, конечно. А чего народ вдруг удивился такому приказу, как № 227? До него, выходит, можно было в обороне стоять, пока не наскучит сидеть в окопах? А если немцы вдруг появятся на горизонте, то можно было врагу показать мужественную спину и убежать, сверкая жопой в галифе? И ничего за это не было? Вроде в приказе Сталина обычные на войне обычные меры, обычные для любой армии мира, но у нас – ойойойо! Как сурово!

И ведь, действительно, политруки зачитывали бойцам и командирам этот приказ. Его обсуждали даже на собраниях, высказывались при обсуждении: сурово, но необходимо.

Т.е., он таким был в восприятии советского народа, той его части, которая носила шинели на войне. Непривычным. Жестким. Тогда, простите, что было привычным для советских людей сталинского времени? Ради интереса спросите любого офицера современной российской армии, что будет с ним, если он без приказа вышестоящего командира уйдет с рубежа обороны. Получите ответ: его судьбу будет решать военный трибунал. И это нормально. Это никак не говорит о жестокости нынешнего режима. Мы же с вами, если честно, не живем в эпоху политического террора со стороны режима Путина. Но почему эпоху Сталина, когда обычные для любой армии меры воспринимались военнослужащими этой армии как экстраординарные нам преподносят как время жестокой, но суровой необходимости?

И, главное, ведь не только либералы-антисталинисты стараются в этом направлении. Назовите писателя Захару Прилепина либералом-антисталинистом, так он, пожалуй, еще и заплачет от обиды слезами запойного алкоголика. Есть у него почти автобиографический роман «Некоторые не попадут в ад», о днях его пребывания в ДНР. Роман замечательнейший в том плане, что вызывает подозрение – весь смысл нахождения Прилепина на Донбассе состоял в том, чтобы нахаляву бухать с руководством самопровозглашенной республики в дорогих кабаках. А в 2014 году Прилепин выпустил роман «Обитель». Вот одно из мнений об этом романе: «Новый роман Прилепина «Обитель» с большим запасом компенсирует все выданные ему ранее авансы без малейших сомнений и перемещая его в главные писатели современности».

Знаете, кто так оценил Прилепина и «Обитель»? Галина Юзефович, обозреватель либеральнейшего интернет-издания «Медуза». Вот так палятся наши сталинизды.

«Обитель» - роман о буднях, так сказать, Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН). Там об этих буднях написано так, что Прилепин за роман даже премию правительства РФ получил.

Жаль только, что нет у нас машины времени, с помощью которой книгу «Обитель» можно было перебросить заключенным Соловков, в их лагерную библиотеку, которой заведовал профессор Вангенгейм. Ох, как жаль!..

Я не оговорился – Вангенгейм был в Соловецкой тюрьме библиотекарем. Да-да. Именно библиотекарем работал в тюремной библиотеке человек, которого Особая тройка НКВД (еще не существовавшая на тот момент, в 1937 году, напоминаю) приговорила к расстрелу за активную антисоветскую деятельность. Библиотекаря.

Вы можете поверить в то, что в такой тюрьме, как Соловецкая, заведовать складом книг доверили активному антисоветчику? Я не склонен думать, что чекисты 30-х годов были интеллектуально ущербнее, чем нынешние тюремные опера. Уж про то, что в библиотечную книгу можно вложить записку, которую не обнаружит библиотекарь, поставленный не оперчастью, а контролирующими тюрьму преступными авторитетами, знает последний баклан на тюрьме. Еще можно иголкой прокалывать буковки на странице книги. Вы не в курсе, что тюремный библиотекарь обязан при приеме книги от читателя пролистывать ее, держа на свету, с тем, чтобы обнаружить такое шифрованное письмо? А потом еще и опер выборочно проверяет книги. Конечно, даже сегодня у нас есть воровские зоны, в которых порядок определяется не администрацией, а преступными авторитетами, там эти авторитеты и библиотекарей назначают, пользуясь тем, что оперчасть подкуплена из воровского общака. Но Соловецкая тюрьма особого назначения!

Нет, представить на должности библиотекаря в такой тюрьме активного антисоветчика невозможно не при каких обстоятельствах. Только Вангенгейма же никто и не представляет антисоветчиком. Даже авторы книги о нем. Наоборот, он у них – невинно осужденный. Т.е., советчик, да еще какой! Именно с этой целью они выложили в книге тюремные письма Вангенгейма жене, с целью показать, что сталинский режим не щадил никого: ни друзей, ни врагов.