Николай Карташов - Ватутин

«Все слушатели учились хорошо, — так отзывался впоследствии о своих воспитанниках бывший преподаватель А. В. Голубев. — Их подготовка к каждому занятию была отличной. Я даже удивлялся, когда они успевают так много прочитать советской и иностранной литературы».

Наряду с изучением военных дисциплин слушатели овладевали марксистско-ленинской теорией, практикой партийно-политической работы. По-другому в то время и быть не могло. Коммунистическая партия являлась руководящей и направляющей силой в стране, в вооруженных силах проводниками ее идей и генеральной линии выступали командиры и политработники. Занять высокую командную должность в армии, не состоя в партийных рядах, было практически невозможно. Хотя, конечно, были исключения из правил. Тот же Б. М. Шапошников, пройдя различные ступени армейской лестницы, вступил в партию лишь в 1930 году в возрасте 48 лет. В тот период он руководил Штабом РККА — ключевым органом армии. В возрасте шестидесяти лет получил партийный билет Д. М. Карбышев.

Ватутин стал коммунистом еще в бытность курсантом Полтавской пехотной школы, когда ему исполнилось 20 лет. С тех пор он принимал активное участие в жизни партийных организаций частей, в которых служил. Так, в 1924—1926 годах его избирали секретарем партийной ячейки полковой школы и членом партийного бюро полка. В академии он был членом бюро партийной организации 3-го курса. Когда служил в горнострелковой дивизии и штабе Северо-Кавказского военного округа, то снова являлся членом партийного бюро и членом Ингушского обкома партии. Позднее, в 1938-1939 годах — он член партбюро штаба Киевского особого военного округа. На XV конференции Коммунистической партии (большевиков) Украины Ватутин был избран членом Центральной ревизионной комиссии ЦК КП(б)У.

Но что удивительно: все это время Ватутин ходил с неснятым партийным взысканием. Этот неприятный факт Николай Федорович, уже будучи начальником штаба Киевского особого военного округа, отразил в автобиографии: «Имею партвзыскание от ОПК МВО [окружная партийная комиссия Московского военного округа. — Н. К.] “На вид” в 1929 г. за утерю партбилета. Взыскание не снято, так как ходатайство о снятии не возбуждал. В других партиях не состоял. Ни в каких антипартийных и прочих контрреволюционных организациях не состоял. Никаких колебаний и отклонений от генеральной линии партии не имел».

При каких обстоятельствах произошла утрата партийного билета, Ватутин не указал. В те времена за утерю красной книжицы человека ждала весьма суровая кара: выговор или строгий выговор с занесением в учетную карточку. Это в лучшем случае, в худшем — исключение из партии. А дальше — конец карьере. Однако, если судить по наказанию, которое ему вынесли на заседании партийной комиссии, оно более чем мягкое или, проще говоря, никакое. Потому как вскоре партбилет нашелся. А поставили Ватутину на вид лишь потому, что нужно было отреагировать на сам факт утраты документа.

Впрочем, вернемся к академическим будням. Два-три раза в месяц слушателям читали лекции о международном положении, о выполнении народно-хозяйственного плана, о важнейших решениях ЦК партии. С лекциями постоянно выступали высококвалифицированные докладчики Московского комитета, а также ЦК. ВКП(б). В один из дней гостем «академиков» стал писатель А. Н. Толстой. В свою очередь и слушатели довольно часто направлялись с докладами на фабрики и заводы Москвы и Подмосковья. Не без юмора об одной такой поездке с участием Ватутина рассказал в своих воспоминаниях уже знакомый нам генерал-полковник Л. М. Сандалов:

«Было это 21 января 1937 года. Предстояло выступить перед рабочими с докладами о жизни и деятельности Владимира Ильича Ленина. Ехали мы группой — человек десять. Мне с полковниками Н. Ф. Ватутиным и К. Ф. Скоробогаткиным предстояло выступать на двух соседних фабриках в Серпухове, и поэтому во время поездки мы держались вместе. В те дни стояли сильные морозы. Слушатели, выезжавшие с докладами в Подмосковье, могли получить в поездку овчинные тулупы. Но так как эти тулупы имели весьма непривлекательный вид, а также потому, что они были покрашены в черный цвет и малейшее прикосновение к ним угрожало нашей новой форме, большинство слушателей отказались от них. А Ватутин не отказался.

В Серпухове наше трио разделилось: у Николая Федоровича Ватутина была путевка на одну фабрику, у меня с К. Ф. Скоробогаткиным — на другую. Рабочие встретили нас очень радушно. После собрания пригласили посмотреть их художественную самодеятельность. И хотя мы боялись опоздать на последний вечерний поезд в Москву, отказаться от приглашения не смогли. А когда нам сообщили, что Ватутин тоже задерживается, твердо решили заночевать в Серпухове.

Однако у Ватутина были какие-то срочные дела в Москве, и он заявил, что должен уехать ночью на машине, предложенной ему секретарем Серпуховского райкома партии.

— Через полчаса выезжаю. Если хотите, можете присоединиться. Места хватит, — соблазнял нас Николай Федорович.

И мы согласились, хотя очень скоро пожалели об этом. Никогда в жизни я не мерз так, как в ту ночь. А Ватутин в своем тулупе только посмеивался».

Заботилось руководство академии и о том, чтобы их питомцы получали не только обширные военные и политические знания, но и приобретали, можно сказать, светские манеры. Строго раз в неделю по вечерам слушатели и преподаватели со своими женами под руководством опытных учителей обучались танцам.

Ватутин и его жена Татьяна Романовна старались не пропускать занятия и были старательными учениками. Уроки танцев ввели в академии вскоре после официального визита советской военной делегации в одну из соседних стран. В рамках визита там состоялся прием, по окончании которого начались танцы. Однако из всех членов нашей делегации умением вальсировать блеснул только командующий Московским военным округом Маршал Советского Союза С. М. Будённый. После этой поездки и было принято решение ввести в академии «в виде опыта» обучение слушателей танцам.

Учёба в академии занимала у Ватутина основное время. Тем более что тяга к знаниям была у него с детства. Он овладевал науками, не зная выходных, что, безусловно, вызывало недовольство жены. Татьяне Романовне хотелось вместе с мужем и в кино сходить, и в театр, и в музей... В конце концов — просто погулять всей семьей по столичным улицам или паркам.

— Милый мой академик, — ласково обращалась жена к Ватутину, упрашивая его пойти в театр.

— Вот закончу учёбу, обязательно приедем в Москву в отпуск и будем с тобой ходить в театр хоть каждый день, — отшучивался он.

И все же сдавался, уступал жене, выкраивая из своих напряженных учебных будней часы, чтобы провести их вместе с Татьяной Романовной и детьми. Но после прогулок или театра опять садился за учебники, а утром вновь спешил на занятия.