Владимир Захаров - Загадка последней дуэли. Документальное исследование

Дмитревский Михаил Васильевич — старший помощник секретаря гражданской канцелярии Главноуправляющего по Грузии. Был дружен с ссыльными декабристами. С Лермонтовым познакомился в 1837 г. О Дмитревском см. также прим. 57.

Бенкендорф Александр Павлович — юнкер, сын двоюродного брата шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа, знакомый Лермонтова.

Подобная же версия содержится и в письме студента А.А. Елагина своему отцу: «Лермонтов выстрелил в воздух, а Мартынов подошел и убил его. Все говорят, что это убийство, а не дуэль, но я думаю, что за сестру Мартынову нельзя было поступить иначе. Конечно, Лермонтов выстрелил в воздух, но этим он не мог отвратить удара и обезоружить обиженного. В одном можно обвинить Мартынова, зачем он не заставил Лермонтова стрелять. Впрочем, обстоятельства дуэли рассказывают различным образом, и всегда обвиняют Мартынова как убийцу» [55, 437–438].

Рассказ князя Васильчикова. Когда я спросил, отчего же он не печатал о вытянутой руке, свидетельствующее, что Лермонтов показывал явное нежелание стрелять, князь утверждал, что он не хотел подчеркивать этого обстоятельства, но поведение Мартынова снимает с него необходимость щадить его. — Прим. П.А. Висковатого.

До сих спорным является вопрос о выстреле после счета «три» — в таком случае, на глазах у всех произошло убийство, после счета «три» дуэль считается приостановленной, и стрелять уже было нельзя до возобновления нового счета… Но секунданты неоднократно подчеркивали, что дуэль произошла «по правилам чести», и «стрелять можно было, когда угодно». — В.З .

Уходите, вы сделали свое дело — франц .

Эта же статья, но с существенными дополнениями перепечатана в 1992 году [См.: 18].

Здесь Д. Алексеев и Б. Пискарев некорректно ссылаются на И.Е. Барклая-де-Толли — из его заключения никак не следует вывод «о высоко поднятой вверх правой руке» поэта. Полностью заключение пятигорского ординарного лекаря Барклая-де-Толли приведено в главе «Следствие».

Более того, по дуэльному кодексу первый выстрел нельзя было сделать откровенно в воздух — это было бы воспринято как попытка вынудить противника быть великодушным. — Peд .

Подробно вопрос о прототипах Грушницкого рассмотрен В.А. Мануйловым в комментариях к роману «Герой нашего времени» [130, 170–178; 6). Известный лермонтовед привел все существовавшие версии, среди которых имя Мартынова, как возможного прототипа Грушницкого, никем из предыдущих исследователей всерьез не рассматривалось.

Гвоздев П.А . — воспитанник школы юнкеров, поэт, дружески общался с Лермонтовым в период его пребывания на Кавказе.

Меринский А.М . — соученик Лермонтова по школе юнкеров.

Чарыков А . — офицер, служивший на Кавказе и встречавшийся с Лермонтовым в Ставрополе и Пятигорске в 1840 и 1841 гг.

Филипсон Г.И . — капитан Генерального штаба, в 30–40 гг. состоял при штабе войск Кавказской линии и Черномории и хорошо знал кавказское военное начальство.

Русский авантюрист ( франц .)

Э.Г. Герштейн, которой приношу искреннюю благодарность, любезно предоставила автору текст афиши «китайского маскарада», который состоялся 6 января 1837 г. На печатной афише Траскин значился одним из семи младших сыновей «короля бобов Па-ли-фи» («Лу-Чин — г-н Траскин»).

Головин тогда был Командующим Кавказским корпусом.

Вспомним одну подробность из семейной жизни Граббе. В.С. Толстой, описывая жену Командующего, сообщило том, что она изменила своему мужу «для прекрасного молодого человека Глебова». Точно известно, что Траскин 11 июля 1841 года сопровождал жену генерала Граббе в Кисловодск, где она поселилась для прохождения лечения, но возможно, мадам Граббе хотела вновь встретиться с Глебовым (эта встреча так и не состоялась).

Личное письмо Траскина к Граббе, посланное им из Пятигорска и датированное 17 июля 1841 года, было опубликовано В.Э. Вацуро. Знакомство с письмом заставляет отказаться от бездоказательной версии о роли Траскина в качестве «главного вдохновителя» дуэли и о его влиянии на ход следствия.

Несмотря на то, что в письме излагаются факты, известные из других источников, приведем некоторые его фрагменты, чтобы лучше понять отношение Траскина к дуэли и ее участникам.

В начале письма Траскин рассказывает Граббе о его супруге и о том, как обстоят дела с её лечением: «Г-жа Граббе поселилась в Кисловодске с 11 числа. Я оставил ее 12-го и вернулся сюда, чтобы продолжить свое лечение. Ей очень нравится у Принца, и она кажется все более спокойной. Ее осмотрели доктора Норман и Рожер, и, как они мне сказали, она уже начала принимать ванны и совершает длительные прогулки».

Далее процитируем ту часть письма, в которой рассказывается о дуэли: «Из прилагаемого при сем рапорта коменданта Пятигорска Вы узнаете о несчастливой и неприятной истории, происшедшей позавчера. Лермонтов убит на дуэли с Мартыновым, бывшим казаком Гребенского войска. Секундантами были Глебов из кавалергардов и князь Васильчиков, один из новых законодателей Грузии. Причину их ссоры узнали только после дуэли; за несколько часов их видели вместе и никто не подозревал, что они собираются драться. Лермонтов уже давно смеялся над Мартыновым и пускал по рукам карикатуры, наподобие карикатур на г-на Майе, на смешной костюм Мартынова, который одевался по-черкесски, с длинным кинжалом, — и назвал его «г-н Пуаньяр с Диких гор». Однажды вечером у Верзилиных он смеялся над Мартыновым в присутствий дам. Выходя, Мартынов сказал ему, что заставит его замолчать; Лермонтов ему ответил, что не боится его угроз и готов дать ему удовлетворение, если он считает себя оскорбленным. Отсюда вызов со стороны Мартынова, и секунданты, которых они избрали, не смогли уладить дело, несмотря на все предпринятые ими усилия; они собирались драться без секундантов. Их раздражение заставляет думать, что у них были и другие взаимные обиды. Они дрались на расстоянии, которое секунданты с 15 условленных шагов увеличили до 20-ти. Лермонтов сказал, что он не будет стрелять и станет ждать выстрела Мартынова. Они подошли к барьеру одновременно; Мартынов выстрелил первым, и Лермонтов упал. Пуля пробила тело справа налево и прошла через сердце. Он жил только пять минут — и не успел произнести ни одного слова…» [40, 124–125].

Как видим, в письме довольно объективно излагаются обстоятельства поединка, вместе с тем нельзя не заметить сочувствия Траскина к поэту.