Жизнь и смерть в аушвицком аду

[…] похожее принять, и понятно, что, несмотря на все тяжелые условия, которые пережили все в лагере, это всё же не так легко далось привыкнуть к мысли, что нужно о чем-то назавтра думать, не ждать больше, пока нас не придут вести в бункер, как всех, кого ведут изо дня в день вот так же, извне, со свободы, и так же из самого лагеря. В начале мы были вынуждены держаться […], собственных братьев, только евреев. Но со временем оказалось, что также и со старыми знакомыми, например, с членами рабочих движений или просто интеллигентами, но обязательно левыми из […] рабочих сфер — с поляками, тоже нужно взаимодействовать. […] разветвилось наше движение немного дальше и со временем охватило также лагерь Аушвиц, который […] состоит в основном из поляков. Сверх того мы делали, что только было можно […] любой ценой, рискуя при этом жизнью всей группы, выдавали разный материал, который только может когда-то заинтересовать мир обо всех этих убийствах, зверствах которые тут совершаются, также немалые суммы денег, которые только были необходимы для целей.

Уже будучи в контакте со всеми кругами, мы начали нашу практическую работу по подготовке к чему-то конкретному. Наши союзники, те, которые работали в других командо, и среди них по большей части русские, благодаря своим огромным усилиям достали для нас что-то конкретное. Это, по правде, очень тяжело далось. Я должен при этом сказать, что если бы на этих плацувках [940]находились […] евреи, было бы сделано намного-намного [941]больше. […] Нам надо было к ним приходить, и просить их о помощи в этом деле, потому что отдельные люди, которые тоже были заинтересованы в этом деле, не могли нам помочь, напротив, другие, у которых была такая возможность, […] не хотели ею пользоваться и предпочитали жить, […] вопреки всему. Потом для них это уже не было до такой степени вопросом жизни и смерти […]

Всё же русские и […] ещё бутылку водки и порой славно нажраться […] и это для него достаточно, эта малость. Все же те дела, о которых я тут немного рассказал, случились, к сожалению, слишком поздно. […]

С самого начала и до последней минуты мы были вместе. Это был наш активный соратник и предводитель всего рабочего движения в Варшаве ещё в годы 20–21, известный как коммунистический деятель ещё тогда под именем «Йоселе ди мамелес», позже жил в Париже, постоянный сотрудник коммунистической прессы в Париже, под именем Йосл Варшавский. Сам высоко культурный человек, с очень благородным характером, по природе тихий, но с пламенно-огненной душой борца. Его лучший друг приехал вместе с ним из Парижа, там вместе с ним всё время работал. Йекл Гандельсман, родился в Польше, в Радоме […] но очень энергичный […] разум, достаточно умный, полный жизненной энергией. […] сам моложе по возрасту, чем они […], учился в йешиве в Цузмире [942]. Позже […] прозван моими коллегами, известными коммунистами, ешиботником, или социалистом закона Моисеева. Правда! Что я испытывал огромное уважение к ним, к тем моим друзьям, просто за сделанную в их жизни работу.

Сам я из строго религиозного дома, жил в маленьком местечке Цеханув, жил себе для себя, не имел ни с кем ничего общего, но всё же мы так легко понимали по-настоящему вместе […] в лагере и ещё больше наш […] Мы на самом деле долго размышляли о том, нужно ли нам хотеть жить дальше. Видя, что происходит с нашей командо, что становится с людьми, какими униженными и далёкими от любого человеческого чувства они все уже стали, и чего ещё мы можем, к сожалению, ждать тут […] мы решили, что не сами […] во имя чего-либо […] Невозможно […] Мы вместе начали работу […] что-то практическое, о чём-то […] тогда начали завязывать контакты с лагерем, находить в лагере наилучшие силы каких-то прошлых знакомых людей […], способных […] сделать что-то.

[…] достать, а это […] потому что это происходило систематически […] это было связано с тем, чтобы хорошо поесть и выпить […] — это всё, о чем весь лагерь только и мечтал […] не видели. Вот в это самое время уже начались […] скрытые чувства у некоторых людей, которые всё же плакали и жаловались […] тихо и не стали […] только […] как над […] мои друзья […]

[…] лагере группа […] но в то же самое время наступил психоз по поводу побега из лагеря. По большей части он обуял круги военнопленных русских, которые фактически должны были стать лучшим материалом для нас в нашей акции [943]. Это очень мешало нам в нашей работе. Мы не имели ничего против. Мы каждому говорили: если ты вернее можешь спастись самостоятельно, то, конечно, пожалуйста! Мы много помогали для этого, одевая в штатское, давали документы и деньги, […] мы всё для этого делали. И само собой, что каждый […] из того […] не у всех есть условия […] что многих евреев потом […] не важно. И у нас возникла совсем простая мысль […] о побеге […] Она была ещё раньше, чем мысль об общей акции. Я для этого приложил все необходимые усилия и был уже готов сбежать […] еврейские глаза и еврейские […] характер […]

Наши собственные братья, которые не могли убедить себя в том, чтобы кто-то попытался спастись, а он бы оставался тут. Эти и подобные мотивы привели к тому, что мои собственные товарищи меня рано предали и с помощью капо, старшего по блоку мне помешали и лишили к этому всякой возможности. Так, например, за мной следили на каждом шагу днём и ночью. Угрожали передать лагерному начальнику нашей команды о таком опасном шаге […] В это время, когда все наши ещё могут […] мои самые близкие […] и Йеклу [944]предложили […] к сожалению, было невозможно […] один был в […] командо всего из 1000 (тысячи) людей […] вовремя […] и к тому же готовился, но к сожалению […] доносчиками [945]и провокаторами был перехвачен и не допущен […] попытаться спасти свою жизнь […] Малинка Элуш, рожденный в Гостынине [946], самый обычный паренек, но с большой — слишком большой — энергией и стремлением к жизни, очень рисковый и темпераментный, с оригинальными идеями, отважный до невозможности. Приготовил всё, даже определил час, когда он пустится в путь. А несколькими часами раньше […] был задержан. Да! Да! К сожалению, так хотела судьба.

Всё пропало, к сожалению, лежит в […] немцем […] все те, которые проповедовали […] где не более великая наша […] оставить жить и также больше никто из зондер командо, к сожалению […] с нашими […] с […] напрасно — не ели и не спали […] и выполнять до готовности, и […] ничего, даже ни один из нас, никто […] уже в последнее время привели […] всё пропало! […] и полностью посвятили себя общей акции […] не шла у нас подготовка как мы хотели. Напряжение росло от часа к часу, мы ради […] кусочка материала [947], который мы

[…] то, что мы просили, чтобы он использовал то, что мы каждый вечер ходили по 20 человек с 2-мя охранниками на 2 часа в крематорий. Тогда крематорий ещё был вне цепочки постов [948], это было ещё в зимние ночи, мы могли прикончить [949]часовых очень легко и уйти, до рассвета никто бы не узнал, что произошло. Но, к сожалению, на это мы не могли решиться, всегда находился кто-то, кого что-то связывало, одного хорошая еда тут, другого девушка, в которую он влюбился. Одним словом, об этом говорилось каждый день, пока это не стало невозможным. Цепочку постов увеличили, и всё сделалось невозможным. Да, да! К сожалению, нужно сказать правду, что не меньше наши собственные братья виновны,