Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Как у нас на святой Руси,
На святой Руси, в каменной Москве,
А и женится православный царь Православный царь Иван Васильевич.
А берет он не у нас на Руси,
А берет во турецкой земле,
Молодую княжну Марью Темрюковну.
А за ней три посла пришли,
А и триста татаринов,
Полтораста черкешенов,
Пятьсот донских казаков,
Удалых, добрых молодцев,
А еще с ней посол пришел
Мастрюк-то Мастрюкович,
Молодой князь Темрюкович;
Он по палатам похаживает,
Дорогих гостей потчует:
А вы кушайте дороги гости,
А и триста татаринов,
Полтораста черкешенов,
Пятьсот донских казаков,
Удалых добрых молодцев!
А те ему в ответ говорят:
А что ты сам князь не пьешь — не кушаешь,
А и белу лебедь не рушаешь,
Не на нас ли ты думу думаешь,
Что на царство Московское,
На царя православного,
На Ивана Васильевича?
Отвечал им тут Мастрюк Мастрюкович,
Молодой князь Темрюкович:
Не на вас я думу думаю,
Не на царство Московское,
На царя православного,
На Ивана Васильевича.
Уж я семь городов прошел,
По себе я борца не нашел!
Как идет тут Ивашечка с крошечку,
Он на ножку прихрамывает,
На язык пришепетывает.
Стал с Мастрюком он боротися,
А и перву пошибку пошиб,
С Мастрюка черну шляпу сшиб,
А другую пошибку пошиб,
С Мастрюка цветно платье сшиб,
А и третью пошибку пошиб,
Мастрюка с ног долой сшиб.
Тут Мастрюк со стыда побежал.
А… ладонью зажал.
Увидала тут Марья Темрюковна
Из высока нова терема,
Взговорит тут Ивашечке с крошечку:
Ты мужик, ты мужицкий сын,
Ты крапивные семена,
Не за свой ты кус принимаешься,
Этим кусом ты подавишься!

А и вот моя измена за столом сидит,
А и пьет и ест и кушает,
А и белу лебедь рушает!
Испужался тут царевич млад,
А и млад царевич Федор Иванович,
Побежал он к своему любимому дядюшке,
К тому ли ко Никите Романычу.
Он бежит, кричит зычным голосом:
А ты гой еси ты мой дядюшка,
А и стар боярин Никита Романович!
Ты не знаешь, не ведаешь,
Что у нас в дому поделалось.
Опрогневался на меня Осударь-батюшка,
Он велел меня палачу казнить,
Что тому ль злодею Олешке Куратову.
Он велел вынять мое ретиво сердце,
И принесть его пред очи царские,
Чтобы царские очи ужаснулися.
А и хочет он взять меня за белы руки
И вести меня на место лобное,
На ту колоду сыродубовую,
Окровянить свою саблю острою.
Услыхал его стар дядюшка,
А и стар боярин Никита Романович;
Надевал он шубочку нараспашечку,
А и шапку поверх головы;
Он бежит запыхается,
За сыру землю запинается,
Во слезах кричит зычным голосом,
А ты гой еси Олешка Куратов сын,
Не за свой ты кус примаешься,
Этим кусом ты подавишься.
Не известь тебе семя царское,
А и молодца царевича Федора Ивановича;
А и есть у меня тридцать конюхов,
Ты бери из них что наилучшего,
За царевича православного Молода Федора Ивановича,
Окровяни ты свою саблю острую!
А люба стала его речь Куратову;
Выбирать себе идет конюха,
Из стремянников, из приспешников:
Тут большой за меньшего хоронится,
А меньшой не люб Куратову;
Лишь идет тут Кашеваров сын,
Стремянной конюх стара-дядюшки,
А того ль Никиты Романыча.
Он кричит ему зычным голосом:
А и свет ты кормилец наш батюшка,
А и стар боярин Никита Романович,
Ты вели меня палачу казнить,
А тому ль злодею Олешке Куратову;
Умереть я рад за царевича,
За царевича православного,
А и молода Федора Иваныча!
Тут злодей Олешка Куратов сын Брал он Жданика Кашеварова,
Распорол ему груди белые,
Вынимал его ретиво сердце,
Окровянил свою саблю острую
И понес сердце пред очи царские,
А и у того ль царя Ивана Васильевича;
Заревел он тут о царевиче,
А и о молодом Федоре Ивановиче;
В той печали он платье цветное
Обменял на платье черное
И звонить велел по покойнике
Во большой самый во Царь-колокол;
А звонарь звонил по покойнике
Во большой самый во Царь-колокол;
Православный люд ужаснулся весь
От нежданного гласа Божия.
Все спешат в собор к Божьей милости,
Там и плачут все, убиваются,
Все с царем слезам заливаются,
А один только тут боярин стар
А и стар боярин Никита Романович,
Он и весел стоит и радостен,
Цветно платье на нем что жар горит,
Пред иконою Спаса молится,
Бьет рукой в чело, к земле клонится.
Как завидел его тут православный царь,
Православный царь Иван Васильевич,
Закричал он тут зычным голосом,
Застучал о пол жезлом царскиим:
Православный люд испугался весь,
И на кукорачь все попадали.
А ты гой еси Никита Романович!
Аль не знаешь один, ты не ведаешь,
Что упала у нас звезда со неба,
Что потухла у нас свеча воска ярого,
Что не стало у нас царевича
А и молода Федора Иваныча?
Аль пришел ты сюда насмеятися,
В очи царские наругатися,
Я велю тебя палачу казнить
За назолу твою за великую.
Как взговорит тут Никита Романович:
А ты гой еси православный царь,
Православный царь Иван Васильевич,
Не вели казнить, вели слово сдать
Без тоя опалы без великия,
Не об чем мне боярину печаловать,
Скидовать свое платье цветное
И надевать платье черное;
Не упала у нас звезда со неба,
Не потухла у нас свеча воску ярого,
Не извели твоего любимого царевича,
А и молода Федора Иваныча,
Он свдит теперь в моем новом тереме,
За дубовым столом хлеба кушает,
А и белу лебедь рушает,
О твоем горе сокрушается;
Повели ему стать пред твои очи царские!
Как возговорит тут православный царь,
Православный царь Иван Васильевич:
Ну, спасибо тебе, Никита Романович!
Воротил ты нам семя царское,
Мне любимого царевича А и молода Федора Иваныча,
А за то тебе чем пожаловать.
Будь отныне ты Воротынский князь
На святой Руси в веки вечные…