Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Приехали мы на Сибирской Сылвинской завод декабря 16-го числа в среду и жили по 2 января наступившего 1759 года. В то время перевели нас на другой, Уткинский завод. Должность наша состояла в записках заводских материалов, т. е. мы выставляли прописными казенными крестьянами, вместо подушных и накладных денег, за каждую мужеска полу душу по рублю по десяти копеек, за которые они должны выставить или руду или уголь, также песок, известь, лес, дрова и прочее, а содержатель завода должен за них вышеописанное число денег в казну заплатить. Упражняясь в том, прожил я с товарищем своим марта по 22-е число во всяком благополучии, выключая скуку и печаль по своем отечестве, паче же о оставшем семействе. Во время то там для пищи было великое множество, так что мука ржаная покупалась пуд по пяти копеек с половиною и пшеничная ручная лучшая по тринадцати копеек, свинины окорок по сороку копеек пуд; словом — все дешево и довольно, и ежели бы судьба завела меня туда с семейством, не уповаю, чтоб я оттуда возвратился, а со временем в рассуждении такого довольства мог привыкнуть; но и со всем тем, видя к возвращению весьма трудные обстоятельства, что собою никаким образом о возврате подумать и ниже проехать собственно собою и за опасностью разбойников нет способу, иногда приходили в отчаяние и с сожалением помышляли видно положить там кости наши на чужой стороне.

Но невозможное от человек возможно есть от Бога, Ему же все легко и удобно сотворить, елико хощет, к Нему же и мы со упованием прибегали, с молением, прося щедрость Его о возвращении. И виждь, колико Его есть к нам грешным милосердие! Мы только временем приносили убогую нашу мольбу, ездя к церкви Божией, находящейся в Уткинской слободе, расстоянием от завода в трех верстах с половиною, и призывая в помощь Пресвятую Владычицу Нашу Богородицу, прочитывая иногда акафистову песнь и положенную в киевских святцах в конце молитву, в коей между прочим молительно упоминается: «странствующим возвращение»; оживотворялись во уповании, приемля несомненно якобы залог нашей надежды, с каковою продолжая жительство, ожидали вожделенного часу, когда излиется милосердие Божие.

Засим ускорил Он Щедрый и потщился яко милостив устроить промыслом своим возвращение, ибо прожил я только марта по 22-е число, что составит малым чем более трех месяцев. Нужда требовала приказчику нашему Ивану Федорову доставить через верные руки рапорт графу о последовавших от нерадения главного нашего над двумя заводами управителем немца Шлота в заводских припасах недостатках и оттого предвидимой крайне остановки и великих убытков, для чего избрал он за способного к тому меня, и как только об оном мне сказал, то я от радости не чувствовал себя, но, знав недоброжелательный его нрав, не смел того открыть, а употребил притворные отговорки тем, что я не смею один в столь далекий путь поехать, что и поспешествовало, ибо он более настоять начал, дабы я неотменно ехал.

Вследствие того, по приказанию его, съездил я в заводской город Екатеринбург и исходатайствовал от главного заводского правления подорожную на одну только почтовую подводу, и вышесказанного 22 марта, в понедельник, он меня из Уткинского заводу отправил. Я поехал с несказанного радостью к своему отечеству, от которой нескоро мог опамятоваться, что я из Сибири выезжаю, но при том еще думал: не миновать, чтоб обратно не быть в Сибири хотя на время, и потому не старался забрать свое иждивение, даже я дичь небольшое количество там же оставил, отправившись в путь. В восемь суток до Казани, более тысячи верст, зимнею дорогою, на санях, переехал благополучно, имея при себе только одни сумки переметные, с рубашками и прочим; от Казани ж, поелику сделалось тепло и везде малые речки разлились, да и Волга уже от берегов отставала, то езда моя стала весьма затруднительна, ибо около восьмисот верст до Москвы ехал я две недели, так что в некоторых местах и пешком шел, данные ж от приказчика на прогоны деньги одиннадцать рублев еще до Москвы все издержал; приехал в Москву в самый день Святой Пасхи, апреля 11-го дня 1759 года, поутру, во время ранней обедни, и был в Кремле, в соборе Благовещения Пресвятой Богородицы; квартиру имел в доме графском, на Знаменке, в коем управлял господин асессор Александр Федорович Шашкин, и как к нему явился, то, выспрашивая о проезде моем, узнал, что уже деньги у меня на прогоны все издержаны без остатку, без просьбы моей об оных сам выговорился: «Если б-де здесь меня не было, то кто бы тебя оными снабдил, и как бы ты до Петербурга доехал?» Наконец сказал, что он даст мне прогоны и завтра отправит. Я, услышав сие и видя нечаянно воспоследовавшую ко мне милость Божию, благодарил за таковой промысел Вышнего и на другой день, во вторник, из Москвы отправился; к счастью же на первой почте, в деревне Черной, от Москвы в 28 верстах, нашел я медлящего за разгоном почтарей трубчевского купца Василья Львова сына Козлова, у которого в подорожной написано едущих два человека, а прогоны одинакие, а у меня двойные, то и согласились мы, для уменьшения платы прогонов, ехать обще по его подорожной, поелику у него товарища не было, а прогоны платить пополам; в таком случае последовала мне та выгода, что я из выданных от Шашкина двойных прогонов издержал только на одинакие, и то половину; следовательно, не больше вышло шести рублей, а четырнадцать осталось мне на мои нужды; видя о мне таковой промысел Божий, особливо во время нужды, в странствовании, паки благодарил Творца моего и Заступницу Пречистую Богородицу.

По приезде в Петербург подал я графу свои рапорты с надеждою действия их скорости, поелику в них требовано о восстановлении к заводам того, что немцем Шлотом упущено; но в продолжение времени усмотрел я, что граф мало о том стал думать, и со дня на день оставалось так как бы в забвении, частью от природного графского нерадения, частью же от разврату и пронырства находящегося при нем управителя, немца же Ивана Григорьева, прозванием Какса, который, как я известился, был племянник вышезначащему Шлоту, и его рекомендацией принят и определен на заводы директором; следовательно, ему нужно всеми силами защищать его и затмевать приказчика нашего представления. Что же я помимо его прямо графу подал рапорт, за то подпал я гневу его и мщению, по которому желаемый ко отечеству путь мой пресекся. Из сего научало меня, что на свете все превратно, жизнь наша маловременная непостоянна и надежда обманчива, и сего ради нужно человеку быть в рассуждениях осторожну и мыслями не утверждать себя во время благополучия, якобы оное у него неподвижно, не унывать напротив того в случае прискорбности, потому что, прося помощи Божией, получишь избавление, и течением времени минуется.