Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Иеромонах сказал мне:

— Веруй, не сомневайся.

Но я отвечал, что живу шестой день и без того не уеду, пока не увижу открытых мощей. Доложили игумену. Мощи приказано было открыть.

Меня предупредили, что на другой день после ранней обедни мое желание будет исполнено. Ночью во сне моей жене явился старец с белыми волосами и бородою и сказал ей:

— Зачем вы сюда приехали? Испытываете, точно евреи неверные! Господь накажет за неверие!

И скрылся.

Утром в церкви ко мне подошел монах:

— Ты, что ли, владимирский?

— Я.

— Ты один?

— Нет, с женой.

— Ну, идите за мной оба.

Повел он нас под собор. Лампады там ярко горели. Отперев раку [727]одного из угодников, монах помолился и стал поднимать одну за другою пелены, и, когда он поднял последнюю, я вдруг окаменел, — стал недвижим, глаза закрылись, и дыхание замерло. Тогда жена моя и монах пали на колени и со слезами стали молиться Богу.

Монах сказал жене:

— Вот за неверие ваше вас постигла кара Божия.

Состояние окаменения продолжалось со мною немало времени. Наконец заметили, что я пошевелился. Монах подошел ко мне. Тут я открыл глаза. Он велел мне перекреститься, и я наконец очнулся совсем. Потом я приложился к святому. Я видел, что руки у него сложены на груди крестообразно, пальцы показались мне мягкими, как у спящего человека. Лица же я не видел — не мог поворотить глаз. Жена, видевшая лицо святого, говорит, что в нем узнала именно того старца, который являлся ей в ночи.

— Должно быть, по чьим-нибудь молитвам Бог тебя помиловал, — сказал мне монах. — Иди с Богом, веруй, и вера твоя спасет тебя.

Чрез двенадцать лет я снова приехал в Киево-Печерскую лавру. По пещерам с нами ходило много народу. Выйдя из пещер, сели на лавочку и стали рассказывать, кто откуда приехал. Были здесь и из Оренбурга, и из Перми, и из Сибири. Один из богомольцев стал рассказывать, что ему передавали старцы, как здесь двенадцать лет назад случилось чудо: один владимирец настоятельно требовал, чтобы ему открыли мощи, и когда сделали по его желанию, то он пришел в состояние окаменения и долго так оставался, пока наконец после молитвы иеромонаха и жены своей пришел в чувство.

— Все это верно, друзья мои, — сказал я. — Все это было двенадцать лет назад со мною.

Все слушавшие были поражены рассказом, и многие прослезились.

Всякие раскольничьи увещания и разговоры я слушать перестал, и никакие религиозные сомнения меня уже больше не смущают. Я кончил. Жизнь моя, можно сказать, прожита. На склоне лет своих я ежечасно благодарю Господа Бога за то, что он вложил в меня любовь к труду и дал мне возможность еще в детстве научиться бояться Бога, веровать в него и надеяться на него.

От редакции:

Печатается впервые по рукописи: ИМЛИ. Древлехранилище им. В. И. Малышева. Северо-Двинское собрание. № 907.

Рукопись составлена Николаем Ивановичем Заборским (1887–1953), крестьянином села Зачачье, Холмогорского уезду Архангельской губернии (ныне Емецкий Район Архангельской обл.). См. о нем: Гунн Г. Две реки — два рассказа. М., 1976. С. 71–72. Повествование Г. П. Гунькина (Г. Гунн — один из его литературных псевдонимов) о посещении Н. И. Заборского относится к 1951 г.; он же четверть века спустя получил от сына Н. И. Заборского «конторскую книгу», случайно оставшуюся в доме после распродажи всей библиотеки (Там же. С. 77–78). Впоследствии Г. П. Гунькин передал эту, никак не озаглавленную автором, рукопись в Древлехранилище им. В. И. Малышева Пушкинского Дома РАН. Рукопись представляет собой частично сшитую тетрадь. В начале это четыре отдельных листа оберточной бумаги размером приблизительно 35 х 20 см, исписанных карандашом и не закрепленных в блоке. Потом следует тетрадь из 24 листов более плотной оберточной бумаги в среднем размером 25 х 20 см, тетрадь из 14-ти листов приблизительно того же формата, еще 14 сшитых в тетрадь листов 28 х 24 см (но есть среди них и 23 см по высоте), тетрадь в 30 листов подобного же формата нарезки, после чего формат увеличивается до 37 см по высоте и укрупняется до шести тетрадей, 194-й лист которых — последний в этом варианте «писчего материала». Конец рукописи пишется карандашом (иногда красным) уже на сшитых в тетрадь листах линованной (по преимуществу) бумаги, канцелярских бланках. Последняя запись была сделана на л. 216 (по архивной пагинации) и датирована 4 апреля 1953 г., еще четыре листа остались незаполненными. Возможно, Н. И. Заборский чувствовал уже, что не вернется к этим записям, и в конце последней поставил свою подпись. Все тетради сшиты в единый блок и вложены в картонный переплет, оклеенный зеленой «мраморной» бумагой, с матерчатым корешком и наугольниками. Публикуемая «летописная» часть текста занимает малую толику всего повествования (24 листа из 216): с 1946 г. «летопись» превращается в «дневник», т. е. меняет свою жанровую отнесенность — и постепенно ставшие почти ежедневными эти записи заполнили остальное бумажно-обёрточное пространство импровизированной книги. При публикации сохраняются некоторые, не всегда грамматически правильные, написания автора; не прочитывающиеся по внешним краям листов слова заменены многоточиями; слова, написанные автором сокращенно, раскрываются в скобках; оставшиеся непрочтенными фрагменты текста отмечаются пометой [нрзб).

[…] стегали розгами и обливали нагого холодною водой. Который подвергался такому наказанию, считалось заплачено, всё равно как деньгами, и никогда не требовали.

В древния времена да и по сие время существуют нечестивые люди, колдуны, которые обольщают народ своей ехидней хитростью, выманивают деньги, в разных случаях шепчут наговоры и заклинания, как то: на привораживание, на отсушку, на остуду, от лихорадки и против многих других болезней. На свадьбах присутствие колдуна необходимо: без него, пожалуй, спортят молодых, и их оберегают от прикосов и хищных людей. Привораживание делается наговором на воду, на пиво, на вино и хлеб, и на блины и дается это для употребления в себя. Так делается во всех случаях: пускают по ветру и грязью бросают во след. Случается, и по злости людей и скота портят и закрывают, а другие колдуны лечат и открывают. Первые считаются злыми, а вторые — добрыми. Впрочем, неизвестно, какой силой они действуют, это чародейство не всякому понятно да и разгадать очень трудно. Н. Забор[ский].

1801 год

Река Емца [728]встала 24 ноября. Весна была тёплая и полезная для всех растений, отчасти холодная, сеять было хорошо. Лето сырое и протяжное, но хлеба хорошие и поспели рано, страду кончили рано. Осень теплая и ясная до середины, потом холодная. Зима сначала сухая, потом ясная и холодная с большими морозами, снега были очень большие.