Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

А тот все-таки не унялся, и свидетелями его зверства — те скелеты, которые потом найдены были однажды в стенах при ломке старого заводского строения.

Однако и то скажу, это злоупотребления: но из помещиков много было умных, полезных и заслуживающих уважения господ, а в других званиях тоже творилось лихое.

Вот тому пример из тех же Ш[епелев]ских заводов.

В 1783 году все имение было разделено между братьями Б[аташевыми]. Ивану досталось четыре завода, полтораста тысяч десятин земли, в том числе около ста десяти тысяч лесу, восемнадцать тысяч душ крестьян, из которых девять тысяч мастеровых, производство в миллион двести тысяч оборотного капитала и двести тысяч рублей чистого дохода. После его смерти все это перешло к единственной его дочери, выданной замуж за генерала Д. Д. Шепелева], который сначала хорошо принялся за дело, но скоро наскучил хлопотливым занятием, так что при нем уже денежная часть расстроилась и потребовался заем восьмисот тысяч рублей из Опекунского совета [160] Упомянуты следующие лица: братья Баташевы — Андрей Родионович (1728–1799) и Иван Родионович (1741–1821) и генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Шепелев (1771–1841). . Почти вся эта сумма пошла на постройку в заводе громадного театра и на содержание труппы заграничных актеров. Дела же заводские очутились исключительно в руках крепостных людей, причем над ними не было правильного наблюдения и надзора, а одна бестолковая строгость. Порядок заводского производства соблюдался только по наружности, скрытно допускались всякие недобросовестные проделки и расхищение. После смерти генерала наследство приняли в свое личное заведование два его сына, Иван и Николай, господа образованные и в чинах, которые тоже не обратили надлежащего внимания на хозяйственную часть. Меньшой, Николай, не захотел даже лично участвовать в управлении и доверил его брату и зятю. Деятельность их по заводу ограничилась подписью конторских бумаг безо всякого рассмотрения.

Вот тут-то и показал себя один мужичок. В главном заводе много лет был в питейном доме целовальником один елабужский мещанин С*. Он приохотил к себе заводских рабочих приемом краденых вещей, тем составил себе хорошее состояние и стакнулся с управляющим, из заводских крепостных, обмануть хозяев. Тогда был неурожай на хлеб, цены ржаной муки доходили до рубля серебром за пуд, железо, напротив, подешевело. С* с управляющим и состряпали контракт, который подсунули к подписи и который давал С* поставку муки в завод на три года, по пятидесяти тысяч пудов в год, с тем, что за муку уплачивать С* железом пуд за пуд, таких сортов, какие ему понадобятся. В первый год завод потерял немного, но в следующие два, когда хорошие урожаи понизили муку до двадцати пяти копеек за пуд, а железо поднялось, пришлось терять на нем почти по девяноста копеек на каждом пуде.

Заметив ошибку, хозяева пошли было на попятный двор, но С* по суду заставил заводское управление исполнять контракты: уголовное следствие открыло грехи за управляющим, и его, наказав плетьми, сослали в Сибирь на поселение, но гражданская сделка осталась в своей силе. Другие дела С* тоже были кляузные, что не помешало ему выйти в люди и при могучем посредстве тогдашнего воротилы 3* получить сначала медали, потом и Анну на шею [161] Анна на шее — орден Святой Анны 2-й степени, которым награждались за успехи в гражданской службе. .

Однако Бог его ждал и покарал: как он собрался ехать к своему покровителю с поклоном за орден, вдруг из гортани хлынула кровь, и он в тот же час скончался. Имение, нажитое, как сказано, после смерти грешного приобретателя растаскали, кто как властен, а семья осталась в Москве почти что в бедности.

О заводах этих, кстати, прибавлю: чем дальше, тем было хуже. Таким манером масса долгов увеличилась до того, что пресекся всякий кредит и с трудом уплачивались проценты по займу Опекунского совета. Кончилось тем, что это богатейшее имение, где леса и рудники для заводской потребности были под рукой, с заводами в центре России и близком расстоянии от Москвы и Нижегородской ярмарки, при доставке туда и сюда водой, оказалось несостоятельным, и в 1846 году все поступило в опекунское управление.

В этих примерах выведены помещики и крестьяне; а из купцов, что дворян хают и на мужиков кричат, разве нет тоже уродов?

Передам сведение об одной бывшей московской знаменитости, суконном фабриканте П.М. А*. Качеством его производство было безукоризненное и пользы ему доставляло весьма хорошие, но жадность корысти не удовлетворялась честным трудом. Захотел А* разбогатеть вдруг: ни с того ни с сего — объявляет себя несостоятельным.

Сошло с рук, тем легче, что сделка не была слишком убыточна для кредиторов и всякому известная деятельность должника подавала надежду иметь от него выгоду в будущем. У А* же иное на уме. Увидев удачу первого опыта, при пособии двоих помощников, он повел свои конторские книги в двух видах: в одном писал настоящее, в другом — с выводом мнимых убытков, и с таким коварством вел свои дела около десяти лет, в течение которых успел везде добыть себе свободный кредит. Когда он хорошо им попользовался, он и приглашает циркулярными записками всех своих кредиторов пожаловать к нему на вечер. Те, ничего не понимая, однако чуя недоброе, все налицо, кто жил в Москве, явились. Видят, готовится какое-то неприятное угощение, потому что принимают гостей два приказчика (те самые сообщники), а сам хозяин показался, лишь когда все съехались. Прикидываясь полубольным и с личиной душевного прискорбия, начал он сцену поклоном, потом с притворною робостью смиренно объяснил, что по затруднительности своего положения не может очистить вдруг своих долгов, простиравшихся до двух миллионов, в доказательство чего представил книги: дефициту выведено миллион…

Кредиторы пошумели, посмотрели, поворочали листы, походили по комнатам, померекали так и сяк и кончили тем, что согласились рассрочить уплату на четыре года.

Ладно. Дело опять пошло, а в первый же срок — ни шиша. Думали, толковали, решили: А* точно не в состоянии отвечать полным рублем, так через год получить с него по полтине. Один небогатый кредитор так был поражен бессовестным грабежом, что, возвращаясь домой, бросился с Каменного моста и утопился.

С нашего молодца это как с гуся вода. Он не выполнил и новых обязательств, хитростью вымучил у кредиторов учреждение над его делами администрации, сам втерся в главное распоряжение по фабрике, долги уплачивал доходами с нее и в конце концов почти ничего не заплатил: миллион остался в кармане.

Да, нечего сказать, ловко провел людей: но обманул ли Бога? Правосудие Его вдруг поразило А* мучительною болезнью; семь лет был он живым мертвецом, никакие врачебные пособия не помогли, три года сряду не мог он ничего есть, кроме ложки бульона, искал спасения по монастырям, один Даже обогатил своими щедрыми приношениями — и умер в адских страданиях. А после его кончины миллион достался частью сообщникам его воровства, частью отдаленным родственникам, потому что А* был не женат и своей семьи не имел.