Питер Кенез - Полная история Белого движения

Оба кадетских политика, Астров и Винавер, ходатайствовали за Шрейдера, и его освободили, но ему пришлось уехать из Екатеринодара, а его газета была закрыта.

Случай имел грандиозные последствия. Это отпугнуло социалистов от сотрудничества с Добровольческой армией. Кроме того, не только Шрейдер, но и все остальные социалисты были настроены против Корнилова в 1917 году. Арест явно невиновного человека был просто политической вендеттой, отразившейся и на кадетах. Астров, раздумывавший о принятии предложения Деникина о вступлении в должность главы ведомства по иностранным делам в Особом совещании, решил не иметь никаких официальных связей с армией. Этот инцидент также плохо повлиял на отношения армии с кубанским правительством, которое полагало, что только оно имеет право закрывать газеты в губернской столице.

Было предсказуемо и вполне понятно, учитывая прошлое, что представители социалистов в Яссах не поддерживали кандидатуру Деникина. И. И. Бунаков-Фундаминский, член «Союза возрождения», утверждал, что если Деникин должен быть признан военным лидером антибольшевистского движения на Юге, то национальное руководство должно состоять из трех: военного, кадета и политика-социалиста. По его мнению, только такой триумвират мог привлечь большую часть населения. Милюков отстаивал позицию Деникина как перед социалистами, так перед правыми. Он утверждал, что опыт Временного правительства показал, что коалиционное правительство не будет эффективно. Диктатура Деникина уже существует, говорил он, и все антибольшевистские партии должны признать ее.

Конференция в Яссах не привела ни к каким результатам. Ее провал отразил все разногласия между политическими партиями по поводу организации антибольшевистского сопротивления. Монархисты и те, кто был готов отложить вопрос о государственном устройстве, смогли помириться гораздо быстрее, чем социалисты и антисоциалисты. Добровольческая армия и кадеты, представляющие точку зрению армии в Яссах, ничего не предложили социалистам взамен их помощи. В плане по организации антибольшевистского сопротивления социалистам не было отведено места.

Деникина не беспокоила ограниченность поддержки. Он не приложил никаких усилий, чтобы привлечь политиков, не шел ни на какие компромиссы. После визита Гурко в Екатеринодар Лукомский был готов принять условия «Совета государственного объединения», так как боялся, что Добровольческая армия останется одна. Деникин писал Лукомскому: «Добровольческая армия не должна стать оружием в руках политической партии, особенно партии с нечеткой ориентацией… То, что они предлагают, сейчас уже было предложено Родзянко в Мечетинской. Вооруженная сила никогда не останется одна. Она всегда будет желаемой!»

Последние два предложения лучше всего доказывают неодобрение Деникиным политиков. Он не понимал, что, так же как политики нуждаются в солдатах, солдаты нуждаются в политиках. Они нужны им даже больше, чтобы помочь привлечь на их сторону большинство русских людей. Но Деникин никогда не считал это их задачей. Он ждал поддержки от людей просто потому, что считал свое дело правым. Заключать сделки, находить компромиссы, получать поддержку взамен обещаний, пытаться понять, чего хотят люди, и согласовывать их желания со своей программой — все это Деникин считал абсолютно нечестным. Он боролся за то, во что верил, и думал, что следовать за ним — долг всего русского народа.

Среди всех политических неудач Белого движения ни одно не было таким серьезным, ни одно не имело таких разрушительных последствий, как неспособность антибольшевистских правительств и организаций работать совместно. Добровольческая армия сражалась за «единую и неделимую» Россию, но возникшие новые государства — Украина, Грузия, Дон, Кубань — в разной степени жаждали автономий. Конфликт между федералистами и централистами так и не был улажен; после окончания Гражданской войны они обвиняли друг друга в победе коммунистического режима, и, без сомнения, обе стороны были правы. Деникин, к примеру, писал, что если бы Грузия приняла его программу, то в 1921 году не страдала бы от оккупации Красной армии. Деникин, возможно, был прав, но ему даже не пришло в голову, что если бы он пошел на компромисс с федералистами и сепаратистами, то Добровольческая армия обрела бы большую мощь.

Отношение к сепаратистским настроениям, установление национальных границ являлось главной проблемой Добровольческой армии с самого начала ее существования. Это было больше, чем проблема отношений, она включала в себя множество политических разногласий. Белое движение всегда страдало от недостатка позитивных целей. Добровольцы часто не могли более четко обозначить цель их движения, чем сказать, что они сражаются за Россию. Национализм не привлекал крестьян, которые мало задумывались о границах России, но он помогал сражаться тем военным в армии Деникина, которые верили, что борются за воскрешение и славу своего Отечества, а не за классовые интересы.

Антибольшевистскому движению просто не повезло, что возрождение национализма среди русских офицеров совпало с новым чувством отождествления с частью народа — естественный результат падения центральной власти. Они тоже нуждались в национализме, как в силе сплоченности, которая вдохновит их на борьбу с русскими большевиками.

Деникин не был более слеп, чем другие антибольшевистские руководители, но и не был более дальновиден. Он разделял предубеждения и неправильные представления тех, кто окружал его. Только выдающийся лидер, поднявшийся над всеми предрассудками, имел бы шанс победить большевиков. Деникин таким человеком не был.

Армия наладила связи со всеми новыми правительствами, которые образовались на периферии Российской империи, но отношения с Кубанью были самыми сложными. В Екатеринодаре существовало два правительства: штаб Добровольческой армии и правительство Кубанского войска. Так как каждое из них считало свои полномочия более широкими, чем хотело признавать, атмосфера в кубанской столице была постоянно отравлена ссорами и разногласиями. Из-за соседства и взаимозависимости двух групп постоянные стычки между ними весьма вредили всему Белому движению.

Кубанский режим, установленный после освобождения Войска, сильно напоминал антибольшевистский Дон. Казачий национализм, выполняющий роль движущей силы в борьбе с большевиками, был также распространен и на Кубани. В областях жертвами националистической борьбы стали иногородние; только их дискриминация на Кубани была немного менее вопиющей.