Анри Пиренн - Нидерландская революция

Но Карл V не мог допустить этого семейного соглашения, не поставив некоторых условий, так как Вильгельм был лютеранином. В то время как его дядя сражался за императора, его отец примерно в 1536 г. принял протестантскую веру, примкнул к шмалькальденскому союзу и воспитал своих детей в новой вере. Впрочем, желая обеспечить своему сыну только что доставшееся ему блестящее наследство, он легко согласился отправить его к брюссельскому двору, предоставив воспитать его там в духе католической веры. Здесь наставником мальчика был младший брат Гранвеллы, и Вильгельм вскоре усвоил обычаи, язык и взгляды высшей бургундской знати. Его брак в 18 лет с Анной Бюрен, дочерью знаменитого полководца Карла V, окончательно сроднил его с Нидерландами и безусловно снискал ему особое расположение старого императора. Последний предоставил ему в 1553 г., во время войны с Францией, ответственный военный пост и в день своего отречения от престола появился перед генеральными штатами, опираясь на руку все того же Вильгельма Оранского.

К моменту начала царствования Филиппа II Вильгельму, родившемуся 24 апреля 1533 г., было всего 22 года, и ничего в нем не предвещало его гениальности. Его жизнь до этого времени ничем не отличалась от жизни других представителей высшей знати, его современников. Подобно им он участвовал в походах и подобно им развлекался в мирное время тем, что без счета тратил деньги, щедро устраивая для своих друзей и своих офицеров бесконечные пирушки, на которых он проявлял себя таким мастером выпить, как и его дяди [53] Луиджи д'Аррагона, посетивший в 1517 г. Брюссель, упоминает как об одной из достопримечательностей города об огромной кровати, стоявшей в главной зале нассауского дворца для мертвецки пьяных собутыльников («Reise von Luigi d'Aragona», ed. Pastor, S. 65). Вильгельм Оранский в течение всей своей жизни питал слабость к застольным излишествам, которые, впрочем, ему позволяло его крепкое здоровье. Gachard , Correspondance de Guillaume le Taciturne, t. VI, p. LXVI. . Его огромное богатство обеспечивало ему, несмотря на его молодость, влияние, с которым могло конкурировать только влияние графа Эгмонта. Помимо Бреды и Гертрейденберга он владел еще огромными территориями в Люксембурге, не считая княжества Оранского. Его доходы, исчислявшиеся минимумом в 150 тыс. флоринов, делали его самым богатым нидерландским вельможей [54] Gachard , Correspondance de Guillaume le Taciturne, t. VI, p. 249 и Correspondance de Philippe II, t. II, p. 115. B 1557 г. Бадоэро оценивал доходы принца в 80 тыс. скуди ( Alberi , Relazioni, 1-ère série, t. III, p. 298). В этих документах речь идет только о доходах принца Оранского в Нидерландах. Рахфаль ( Rachfahl , Wilhelm von Oranien, S. 210) исчисляет общую сумму его доходов в 200 тыс. ливров. Эгмонт, самый богатый после него из нидерландских вельмож, если не считать герцога Арсхота, который стал играть политическую роль значительно позже, имел годовой доход в 62 тыс. флоринов, Берг — в 50 тыс., Кулембург — в 31 тыс., Гогстратен — в 16 тыс., Горн и Бредероде — в 8 тыс. Gachard , Correspondance de Philippe II, t. II, p. 115. , но в нем особенно ценили то, что он нисколько не чванился этим. Он был прост, любезен и радушен со всеми. От него нельзя было никогда услышать гневного или грубого слова, даже по отношению к его слугам. Вместе с тем он обладал широкими познаниями и говорил на 7 языках, не считая французского, ставшего ввиду его пребывания при бургундском дворе его обычным разговорным языком [55] Все собственноручные черновики его писем написаны по-французски. . Наконец, несмотря на непонятное прозвище «Молчаливый», полученное им впоследствии, он обладал природным красноречием [56] Gachard , Correspondance de Guillaume le Taciturne, t. II, p. III. . Но самыми характерными его чертами были острота ума и упорство воли. Уже издавна при брюссельском дворе вошло в поговорку: «Умен, как принц Оранский, и решителен, как граф Эгмонт» [57] Gachard , Correspondance de Guillaume le Taciturne, t. II; p. III. . Если он был медлителен в принятии решения, то, однажды приняв его, он был уже непоколебим. Позднее он писал о себе: «О тех пор как господь наградил меня моим малым разумением, я всегда старался не обращать никакого внимания ни на слова, ни на угрозы при исполнении дела, которое я мог делать с совершенно спокойной совестью» [58] Groen van Prinsterer , Archives de la maison d'Orange t. V, Leyde 1838, p. 245. . Воображение и чувство, казалось, не играли у него никакой роли, и этот склад его ума прекрасно сочетался с индиферентизмом в религиозных вопросах. Он был такой же католик, как затем лютеранин, а еще позднее кальвинист, без энтузиазма и без глубокой убежденности. На самом деле это был государственный деятель, смотревший на религиозные вопросы скорее под углом зрения политика, чем верующего. Если в 1561 г. он запретил исповедание протестантской веры в своем княжестве Оранском, то сделал это лишь для того, чтобы не допустить «нарушения общественного спокойствия», а отнюдь не потому, что считал это — как хотел бы того Гранвелла — «оскорблением небесного и земного величества» [59] Gachard , Correspondance de Guillaume Je Taciturne, t. II, p. 16–22; P. I. Bioh , De Godsdienst van Willem van Oranje, «Verspreide studien», Groningen, 1903, S. 126 ff.; Marx , Studien…, S. 274. Я еще вернусь в дальнейшем к этому вопросу. По-моему, Вильгельм, так же как и большинство вельмож его времени, был сначала приверженцем взглядов Эразма Роттердамского и Кассандера. . Несомненно в глубине души он издавна мечтал для Нидерландов о таком же «религиозном мире», который установлен был в Германии. Если вообще присмотреться ближе, то нетрудно убедиться, что позиция принца в религиозном вопросе вытекала из его политической позиции. Знатный вельможа, он не склонен был отказываться от привилегий, которыми он пользовался по своему происхождению. Больше чем кто-либо, он гордо требовал свободы говорить и действовать без стеснений, так как он был не только, как другие нидерландские вельможи, рыцарем ордена Золотого руна и провинциальным штатгальтером, но был отпрыском княжеского рода, желавшим сохранить по отношении) к Филиппу II такую же независимость, какой пользовались его родственники в Германии по отношению к императору [60] Он писал в 1560 г. правительнице, желавшей, чтобы он попросил у короля разрешения вступить в брак, что «вассалы этой страны вольны в своих браках и что не приличествует налагать на них подобную обязанность». Gachard , Correspondance de Marguerite de Parme, t. 1, Bruxelles 1867, P. 160. . И хотя он стал с головы до ног бургундцем, но граф Нассауский не исчез в нем бесследно. Он не желал признать себя простым вассалом испанского короля и никогда не склонял головы перед тем абсолютизмом, утвердить который призван был Гранвелла. Благодаря своему иностранному происхождению он занял среди высшей аристократии исключительное положение, которое в сочетании с его богатством и его талантами привело к тому, что вокруг него вскоре объединились рассеянные до того представители, оппозиции. Не было никого, кто бы лучше способен был руководить ею или лучше умел создавать все новые препятствия для своего противника, все время скрывая от него свою игру с такой ловкостью и с таким макиавеллизмом, по сравнению с которыми двоедушие Филиппа производило лишь впечатление грубой и наивной тактики.