Анри Пиренн - Нидерландская революция

Основной смысл этой одновременно либеральной и аристократической теории состоял в том, чтобы поставить повсюду во главе государства парламент.

Следовательно в применении к Нидерландам эта теория требовала подчинения воли государя воле генеральных штатов. Хотя последние и являются всего лишь собранием провинциальных штатов, хотя их члены принадлежат лишь к трем привилегированным сословиям народа — духовенству, дворянству и буржуазии, — тем не менее эта теория считала их народным представительством и даже представительством всего народа в целом. Они представляли согласно этой теории не множество независимых друг от друга территорий, а одно общее отечество, состоящее из 17 провинций. Эта точка зрения была диаметрально противоположна местному партикуляризму. Подобно тому как королевский авторитет распространяется на всех подданных, точно так же власть генеральных штатов простирается на всех граждан совершенно независимо от того, на какие бы исторические группы они не делились. Несмотря на разнообразие различных отдельных привилегий, несмотря на множество обычаев и на различие наречий Нидерланды составляют определенное политическое единство, а не конгломерат самостоятельных княжеств. Разве Филипп Добрый не возвел их в ранг государства и разве он не заслужил звания «отца народа» созданием генеральных штатов, которые он придал себе в помощь? [380] Я привожу здесь речь Юниуса в 1574 г., с которой он обратился к Шампанэ; она напечатана у Р. Bor , Nederlandsche oorlogen, t. VI, fol. 45 v°, Amsterdam 1621. См. также мемуар, посланный принцем Оранским Елизавете в 1573 г. Kervyn de Leitenhove , Rélations politiques des Pays-Baset de l'Angleterre, t. III, p. 175; сp. Rilter , Deutsche Gesehichle, Bd. I, Stuttgart 1889, S. 389.

Таким образом теория новаторов дала приверженцам национальных свобод новые аргументы. Благодаря ей они не ограничивались больше требованием своих привилегий только на том основании, что они им принадлежали и что король торжественно присягал сохранять их: они ссылались кроме того также на рациональную концепцию государства и на принципы естественного и исторического права.

Это отмечалось уже со времени конференции в Бреде. Новые идеи были уже четко выражены в прекрасной речи Юниуса в ответ на предложения о мире со стороны представителей Рекесенса. Следы этого можно найти также в манифесте, посланном королю брабантскими штатами в 1576 г. Но лишь со времени восстания, вызванного бунтом испанских войск, эти идеи стали распространяться все шире и шире и легли в основу программы партии «истинных патриотов», или, что одно и то же, партии оранжистов. Впрочем, вначале патриоты тщательно скрывали перед католиками, которых они хотели привлечь к своему делу, религиозную сторону своей программы. Они бережно обходили религиозный вопрос: они выступали только как политики, и, так как им очень помогала ненависть к испанцам, то им вскоре удалось расположить к себе наиболее образованных и притом самых смелых людей. За короткое время они завоевали себе множество сторонников среди образованных кругов буржуазии, из среды которой они выбирали себе «пенсионариев» городов, чиновников и адвокатов. Этим и объясняется, что адвокаты в дальнейшем ходе событий будут играть все более значительную роль.

Уже в июле 1576 г. приверженцы принца Оранского взялись за дело. Государственный совет, брабантские и фландрские штаты засыпаны были письмами, настойчиво требовавшими свержения испанского ига. Особенно усердствовал Марникс. Брюсселец по происхождению, он сохранил в Брюсселе много друзей и тотчас же связался с ними. Со всем пылом своего боевого темперамента он писал один манифест за другим, одну брошюру за другой. 28 июля он мог с радостью констатировать, что добился успеха, и стал работать с удвоенной энергией.

Да и как могла не увенчаться успехом пропаганда оранжистов среди народа, до последней степени озлобленного против своего правительства и потерявшего счет своим жалобам? Столь же искусная, сколь и энергичная, эта пропаганда старалась не задеть религиозных убеждений католиков и их лояльности к королю, которую Марникс называл «мозолью рабства у людей, привыкших носить ярмо» [381] Oeuvres de Philippe de Marnix. Correspondance et mélanges, Bruxelles 1860, p. 200. . Жаловавшимся на политическое угнетение она ставила в пример принца Оранского как защитника свободы; тем же, кто считал, что высокомерие испанцев перешло все границы, она превозносила его как защитника родины; и, наконец, тем купцам, предпринимателям и ремесленникам, которые из-за полного застоя всех дел были совершенно разорены или находились на краю нищеты, она расписывала в самых радужных красках богатства, в которых утопают благодаря ему Голландия и Зеландия [382] Gachard , Correspondance de Philippe II, t. V, p. 358; Mémoire de Metsius, évêque de Bois-le-Duc, t. IV, p. 748. .

В оранжистской Программе были свои доводы для всех классов общества, для всех интересов, для всех вожделений. Она сумела даже найти себе приверженцев среди брабантских прелатов, озлобленных включением аббатств в новые епископства. Таков был например Иоанн ван дер Линден, аббат монастыря св. Гетруды в Лувене. И в самом деле, чего ему было колебаться? Принц Оранский так искусно вел свою игру, что многие духовные лица считали его в глубине души католиком, и это мнение было очень широко распространено в народе [383] Pontus Payen , Mémoires, t. II, Bruxelles 1860, p. 113. В Генте принц, по словам братьев ван Кампене, слыл хорошим католиком. .

Как бы жалок и беспомощен ни был государственный совет, но он оставался недоступным влиянию оранжистов, которые за исключением его проникали повсюду. Так как он сам неспособен был к действию, то он ограничивался пассивным сопротивлением против сыпавшихся на него со всех сторон соблазнов и увещаний. Заседавшие в нем вельможи и высокопоставленные чиновники горько сетовали на полнейшее безразличие короля по отношению к ним, но они приходили в ужас при мысли о переходе на сторону вождя повстанцев. Честь повелевала им оставаться верными государю, которого они представляли. Вместо того чтобы отвечать на письма принца Оранского, они разоблачали перед Филиппом II его интриги.

Так как в силу этого патриоты не могли перетянуть членов совета на свою сторону, то они попытались избавиться от них путем переворота. Один французский дворянин, по имени Терон, всецело преданный принцу Оранскому, организовал в Брюсселе заговор вместе с самыми решительными сторонниками принца Оранского. Он мог рассчитывать на аббата монастыря св. Гертруды, на первого бургомистра Генриха Блуайера, на адвоката Лисвельта, ван дер Гагена и ван ден Эйнде, и на Вильгельма Хеза, начальника пехоты, навербованной брабантскими штатами. Со стороны народа опасаться было нечего, так как он ненавидел государственный совет. Чтобы добиться успеха, нужна была только решимость.