Сергей Никитин - Как квакеры спасали Россию [litres]

К концу июля 1926 года Комитет служения американских Друзей был готов начать сбор средств, причем у американских квакеров уже была договоренность с двумя благотворителями о сумме 15 000 долларов. Но внезапно Комитет решил пересмотреть свою позицию. Вилбуру Томасу, секретарю Комитета, стороннику работы квакеров в России, было сказано, что «финансировать столь крупные проекты на предлагаемых условиях и тем более гарантировать продолжение финансирования в течение пяти лет» неразумно. Лондон тоже сдержанно отозвался на предложение, дав понять, что английские квакеры «не могут обещать какого-либо финансирования в настоящее время».

Филадельфия сообщила Анне Хейнс, что денег на ее проект нет и не будет. Она пришла в отчаяние, умоляла Комитет не отказываться от ее плана, предлагала приехать в США и лично выступить перед широкой общественностью, принять участие в сборе средств. Она писала Вилбуру Томасу:

Какая жалость… упустить возможность открытия школы для медсестер из‐за отсутствия средств на ее содержание. Тот тип медсестры… который мы надеялись подготовить в результате обучения… был бы очень востребован в России, особенно в сельской местности. Ведь мы были первой иностранной организацией, которой власти дали добро на открытие в России образовательного учреждения. Эта работа осуществлялась бы исключительно в пределах Москвы… Мы ведь давно пришли к выводу, что полезна только та работа Друзей, которая предполагает оказание небольшой технической помощи, демонстрирующей наш дружественный настрой по отношению к России. Нельзя останавливаться ни перед чем в деле сбора средств для нашей будущей школы.

В 1926 году Наркомздрав дал квакерам уникальную возможность открыть иностранное образовательное учреждение в Советской России, однако противоречия между сотрудниками Комитета служения американских Друзей и усиливавшееся недовольство американских квакеров стилем руководства Вилбура Томаса (усугубленное разногласиями между британскими и американскими квакерами) нарушили планы Анны Хейнс.

Теперь у Анны не оставалось никаких резонов для того, чтобы оставаться в Советской России. Американские квакеры справедливо считали сомнительным предприятием вклад существенной суммы в проект, который в одночасье мог быть закрыт или у них отобран. Большевики ничего не теряли, выдвигая финансовые условия: согласятся американцы – отлично, откажутся – не велика потеря. Глядя на эту ситуацию из дня сегодняшнего, невольно думаешь, что такой поворот событий не только не содействовал развитию советского сестринского дела, но замедлил прогресс в деле обучения медсестер. С другой стороны, нет никаких сомнений, что у Анны Хейнс через несколько лет отобрали бы ее детище, и хорошо, если бы просто выслали из страны, а ведь могли бы обвинить во вредительстве, троцкизме, уклонизме и прочих злодеяниях и расстрелять либо отправить в лагеря. 18 октября 1926 года Анна Хейнс уехала из СССР.

Последний проблеск надежды на участие квакеров в медицинских проектах в Советском Союзе имел место в 1928 году. В год столетия со дня рождения Л. Н. Толстого квакеры пытались договориться об открытии училища для медсестер в рамках инициированной советскими властями программы создания образовательного центра в Ясной Поляне: именно в том году Александра Толстая открыла Яснополянскую школу имени Л. Н. Толстого.

В тот год в Ясную Поляну съездила квакерея Эмма Кэдбери:

Рассматривалась возможность квакерского участия в работе больницы в Ясной Поляне, которую власти строят к столетней годовщине со дня рождения Льва Толстого. Вот почему я провела несколько дней в этом интереснейшем месте, а заодно немного познакомилась с жизнью крестьян. Мы даже переночевали в доме писателя, хотя нынче это – музей. Мы обедали в кооперативной столовой, в амбаре на территории усадьбы. Дочь писателя Александра Толстая живет здесь почти все время и принимает деятельное участие в жизни местного сообщества. Она показала нам две школы. Одна из них готовит наиболее одаренных девочек и мальчиков к поступлению в университет, тогда как другая, расположенная в нескольких милях от первой, предназначена для детей с отклонениями в развитии, и в ней учеников обучают не только наукам, но и ремеслам. Дух свободы ощущается в каждой из школ, и дети вполне осознают свою ответственность за будущее села. Дух Толстого и его учение несомненно оказывают влияние на воспитание этой молодежи.

И хотя было понятно, что шансы на успех минимальны, Друзья упорно пытались выстроить конструктивные отношения с советской властью, предлагая свои услуги, свой опыт и знания, обещая передать оборудование для больницы, которую предполагалось построить как мемориал Льву Толстому. Анна Хейнс в случае успеха была готова вернуться в Советский Союз, чтобы принять посильное участие в новом проекте. Однако большевики проявили минимальный интерес к тому, чтобы в работу в Ясной Поляне были вовлечены иностранцы. Квакерские предложения были отвергнуты.

К лету 1926 года работа квакеров в Бузулуке была свернута, в Тоцком оставалась Нэнси Бабб, привыкшая работать в одиночку, опираясь на местное крестьянство. Из квакерской миссии в Сорочинском последними уехали Алис Дэвис и Надежда Данилевская. В январе 1927 года обе приехали в Москву в Борисоглебский переулок, где – в самом центре столицы – располагался квакерский офис.

Власти еще в ноябре 1922 года выдали квакерам в их полное владение небольшой особняк, который с улицы казался одноэтажным, но на самом деле в нем было два этажа – второй этаж имелся лишь над частью здания. Это был деревянный оштукатуренный дом, построенный в 1817 году; он и по сей день стоит в Борисоглебском переулке, который в советское время (с 1962 по 1994 год) назывался улицей Писемского. В разгар голода, когда квакеры перебрались сюда из офиса на Большой Никитской, 43 (где они делили здание с другими организациями), в московском офисе был многочисленный штат, так что переезд оказался своевременным. Задержка с обеспечением офисом объяснялась дефицитом пригодных для этого площадей в столице. В особняке было достаточно места и для конторских помещений, и для жилых комнат, причем не только для квакеров, но и для сотрудников баптистской и менонитской служб помощи. Дом этот находится на удобном расстоянии от центра в тихом переулке, в той части города, где разместились посольства и консульские службы. Иностранные сотрудники и русский персонал очень хорошо отзывались о бытовых условиях московского офиса: там было просторно и тепло даже в те годы.

Надо сказать, что здание на Борисоглебском представлялось квакерам их будущим квакерским посольством, или – в более поздней терминологии – квакерским центром.