Андрей Банников - Византийская армия (IV — XII вв.)

Вдоль дорог был установлен ряд постоянных походных лагерей — аплектонов , предназначенных для поддержки войск, которые сражались либо на южной стороне у Цезареи, либо на северо-восточной, в районе Севастии. Эти лагеря были расположены в Малагне, Дорилее, Каборкине (между Трикомией и Мидейоном), Колонее [1427], Цезарее и Дазиме. Основные трудности, с которыми сталкивались войска, независимо от их численности, заключались в наличие долгих участков дороги, ведущих по безводной и незащищенной местности с одной стороны, и проходящих через горные районы, которые отделяют центральные плато от прибрежных районов, — с другой. Все эти особенности местности оказывали фундаментальное влияние на пути передвижения вражеских войск и, если принять их во внимание, могли быть весьма эффективно использованы против захватчиков. Стратегия армии средневековой Византии во многом определялась данными обстоятельствами.

Существовало несколько основных путей проникновения в Малую Азию из областей Киликии и северной Сирии. К северу от Тарса, в ущелье Есилука дефиле Киликийских ворот вело через горы Тавра к Подвиду. Затем можно было продвигаться на запад, к Лулону, Гераклее и, в конечном счете, на север — к Иконию, или далее на Цезарею либо прямо, либо через Тиану. Вторая дорога вела на север из Германикии (Мараш) к Кукуссу, а затем, через проход Куру Кей, на запад в Цезарею, тогда как еще одна соединяла Адату (к северо-востоку от Германикии) с Мелитеной, проходя через Антитавр у Запетры. Третья начиналась в Мелитене, проходила через ряд проходов и дефиле и вела либо в Цезарею через перевал Гедилли Даг, либо через пограничный перевал Ликанд, либо в Севастию через Куручайскую долину. Ряд более мелких дорог проходил через удобные для обороны ущелья-клисуры. Некоторые из них вели дальше на запад, тогда как другие проходили вдоль восточного участка границы, покрытого арабскими и византийскими крепостями и ставшего ареной многочисленных столкновений. Этот участок проходил от Мопсуэстии (аль-Массиса) до Аназарбы (Айн Зарба), а затем, через ущелье, на Сисион и далее, на север, к Цезарее. Далее на восток шли другие пути, ведущие от Мелитены на восток к Арсамосате (Симсат) и далее — к Хлиату на озере Ван, равно как и на север. Военный трактат X в. о пограничной войне перечисляет несколько регионов, где существовали проходы через горы, посредством которых могли пройти неприятельские армии и которые требовалось хорошо охранять. Аналогичным образом, арабские источники детально описывают те пути, по которым завоеватели могли пересечь горы Тавра и Антитавра (Velit., § 23) [1428].

В последние годы XI в. в результате занятия турками-сельджуками значительной части центрального плато Малой Азии, центр тяжести стратегии Византии в Малой Азии существенно переместился. В период между самым началом XII в. и 60-ми гг. этого столетия возникает новая пограничная зона, расположенная в узком поясе земель, отделявших равнину и прибрежные районы от гор и центрального плато. На западной оконечности этой полосы такие крепости, как Хоны, Хома (Сублейон), Филомелион, Котиэй, Дорилей, Анкира и Кастамон, хорошо известные в 60 — 70-е гг. XI в., становятся передовыми пограничными форпостами. Они были расположены в районах, недавно отвоеванных у турок, и являлись центрами более мелких опорных пунктов и крепостей, которые контролировали основные пути, ведущие из центральных районов Малой Азии в сторону побережья. Хотя большинство из них, а также такие города, как Неокесарея и Гангра, перешли в руки византийцев всего лишь на весьма короткое время, эти форпосты служат показателем относительно успешного наступления с равнины на окраины центрального плато, предпринятого Мануилом I. Аналогичную роль играли такие центры, как Таре и Адана в Киликии и Трапезунд на севере [1429].

Стратегия Византийской империи.В отличие от современного понимания слова, для военачальников Восточной Римской империи и Византии и их правительств стратегия довольно мало отличалась от тактики. Поэтому средневековые военные трактаты, дающие нам так много информации о военном деле, рассматривают стратегию и тактику как части единого целого. Они обычно используют слово «стратегия» там, где речь идет о структуре и организации ведения войны, искусстве планирования и осуществления конкретных кампаний, принимая во внимание географические и климатические факторы, коммуникации, диспозиции и передвижения военных сил, имеющиеся в распоряжении военачальника. В начальной части «Тактики» императора Льва VI говорится следующее: «Тактика — это знание о передвижениях во время войны: есть два типа подобных передвижений — по суше и по морю. Тактика это искусство построения, вооружения и военных передвижений, а стратегия — это наука о том, как нужно изучать и использовать на практике добродетели военачальников, равно как и наука о стратегемах, т. е. средствах достижения победы. Цель тактики — победить врага при помощи всех возможных планов и действии» (Leo, Tact., I, 1–4; см. также Leo, Tact., XX, 58).

Позднеримские и византийские авторы военных трактатов, и это особенно заметно в подобных сочинениях VI и X вв., имели тщательно разработанный набор теоретических и практических руководств, которые могли быть использованы командованием на поле боя. При этом разумеется, было понимание того обстоятельства, что только при наличии божественного одобрения и поддержки сражение могло завершиться решительной победой (Leo, Tact., XII, 3).

Хотя у римлян и византийцев не было цельного и последовательного понятия «стратегия» в широком смысле этого слова, это еще не значит, что у них не было стратегического планирования и умения мыслить в этих категориях. Основные элементы византийской политической идеологии, особенно — защита римской христианской ойкумены и возвращение бывших земель Империи — само собой разумеется, содержали в себе концепцию мирового порядка, установление которого было исторической миссией Римской империи [1430]. Подобные выражения политико-идеологического содержания были неотъемлемой частью имиджа любого императорского образа и неотъемлемой обязанностью самой власти правителя. Аналогичные положения воплотились в традиции апокалиптических сочинений, которые, не имея ничего общего с военными руководствами и «стратегией», тем не менее указывали на будущее и предполагали, что при наличии божественной помощи и руководства, под началом благочестивых правителей, христианская Римская империя в конечном счете восторжествуют над своими недругами и прежде всего над исламом [1431].

Впрочем, можно усомниться, что долгосрочное военное планирование и военные диспозиции в целом были когда-либо организованы с целью воплотить в жизнь какую-либо из этих грандиозных политических целей. У правителей Византии не было какой-либо долгосрочной фискальной политики или военной стратегии, которую можно было действительно проводить в жизнь постоянным и логически осмысленным путем для выполнения и реализации политики реконкисты [1432]. Тем не менее в Византии существовало понимание связи между распределением и перераспределением ресурсов обороны (людей, продовольствия, военного снаряжения, скота и др.) и способностью Империи отразить враждебные нападения или нанести ответный удар. Византийские военные руководства, как те, которые воспроизводят архаическую и ученую традицию классического и римского прошлого, так и те, которые отражают современные им условия, практически обязательно затрагивают этот вопрос. Военачальникам рекомендуют не вступать в сражение в неблагоприятных условиях, поскольку это приведет к людским и материальным потерям, а доминирующим мотивом этих сочинений было то, что именно византийцы были вынуждены маневрировать, использовать тактику проволочек, устраивать засады и применять другие стратегемы, чтобы выравнивать шансы со своим противником. Впрочем, было совершенно очевидно, что главной целью войны было выиграть ее без решительного сражения: иными словами, настоящего сражения, а следовательно людских потерь и в теории, и на практике (как мы это увидим позже) следовало избегать любыми возможными способами. Победа достигалась благодаря комбинации тактики проволочек, разумного использования слабых сторон противника, местности, погодных условий и искусной дипломатии (Leo, Tact., XII, 4, 126, 128; XIV, 18; XX, 12).