Александр Бушков - Величайшие врачеватели России. Летопись исторических медицинских открытий

В XIV веке русским лекарям пришлось схватиться с очередной серьезнейшей напастью – до Руси докатилась свирепствовавшая в Западной Европе эпидемия чумы, «черная смерть», по европейскому названию, «моровая язва», как ее назвали наши предки.

В летописях записано: «Того же лета казнь была от Бога на людей восточных стран… был мор сильный на басурман и татар и на черкасов, и на всех там живущих, и некому было их погребать».

Действительно, на Востоке из каждой тысячи человек выживало лишь десять-двадцать. Уже нельзя точно установить год, когда чума добралась до русских пределов, – одни источники называют 1346 год, другие – 1352-й. Но это, в сущности, неважно. Главное, описания эпидемии, сделанные русскими летописцами и французским хронистом Габриелем де Мюсси, практически совпадают. И русские, и западноевропейские (и арабские) источники сходятся на том, что смертность была чудовищной. И до того, и после случались эпидемии самых разных болезней. По количеству жертв разгул «черной смерти» превзошел все эпидемии прошлого и будущего, вместе взятые.

Поначалу в русских летописях попросту нет упоминаний о деятельности лекарей во время эпидемий. Дело в том, что тогдашний русский народ смотрел на эти повальные болезни как на посланную Богом кару за грехи человеческие. И спасение видел лишь в молебнах и постройке новых церквей – «кого Бог захочет помиловать, того и помилует».

В Западной Европе было не лучше. Эпидемии связывали с землетрясениями, выносившими на поверхность «продукты подземной гнили». Незадолго до прихода «черной смерти» как раз просыпался Везувий – правда, на сей раз не в полную силу. Это привело к мысли, что болезнь «выбросил» вулкан…

Лекари повсеместно оказались в труднейшем положении: лекарств от чумы попросту не существовало нигде в мире, до противочумных прививок оставались долгие столетия. Единственное, что удалось сделать, – немного сбить эпидемию колокольным звоном, о чем уже упоминалось. Западноевропейские врачи расхаживали в страшных масках, чтобы «отпугнуть» болезнь (несомненная вспышка былых языческих практик). Правда, длинные носы иных масок, напоминавших птичьи клювы, играли и чисто утилитарную роль: они были набиты всевозможными зельями, с помощью которых врачи надеялись защититься от чумы (что далеко не всегда удавалось).

Русские лекари были так же бессильны, как их заграничные коллеги. Однако произошла очень важная вещь: они начали понимать, что распространению «моровой язвы» воспрепятствовать можно с помощью определенных мер.

Лекари советовали «очищать» воздух, постоянно поддерживая костры не только на улицах и площадях, но и в домах. Некоторую пользу это приносило: зараза порой распространялась не только крысами, но и воздушно-капельным путем, так что пламя действительно уничтожало некоторое количество бактерий. В 1352 году новгородцы после прихода чумы просили церковные власти «костры нарядить в Орехова».

Неизвестно точно, додумались ли в то время до карантина – запрета населению покидать пораженные болезнью места и препятствовать приезду желающим приехать в тот или иной город из других регионов. Только в 1552 году в летописях появляются упоминания о «преградах» – заставах, не пропускавших людей из пораженных болезнью мест туда, где эпидемии еще не было.

Заставы ставили на въездах в города, и на них обязательно присутствовал лекарь – для того, чтобы определить по внешнему виду приезжего, болен он или здоров. Стали применять и своеобразный карантин: «дворы» (точнее, дома), где кто-то умер от «моровой язвы», было велено запирать и не выпускать оставшихся в живых (жестоко, конечно, но определенный эффект приносило). Для надежности к «зачумленным» домам ставили стражу, еду подавали, не входя в дом. Священникам настрого запретили такие дома посещать. За ослушание виновника сжигали вместе со всеми, остававшимися в доме. Стали устраивать отдельные захоронения умерших от чумы. В новгородских летописях записано: запрещается хоронить умерших от заразы людей «около церквей и других людных мест» – только далеко за городом.

О карантинах, тех самых заставах, существовавших в 1571 году, пишет англичанин Филтон в своей «Истории Московии». На одной из таких застав, в Холмогорах, довольно долго продержали приплывшего в Московию английского посланника Дженкинсона – для его же блага, поскольку свирепствовала очередная эпидемия чумы…

Довольно долго вмешательство великих князей в медицинские дела ограничивалось приглашением иностранных врачей для собственных нужд. Первые «заморские» врачи появились на Руси при Иване III – их привезла невеста Ивана, племянница византийского императора Софья Палеолог, правда, не обоих сразу, а в разное время. Это и были уже нам известные печальной судьбой «немчин Антон» и «жидовин Леон» (некоторые исследователи считают их не неудачливыми докторами, а шарлатанами).

Отец Грозного Василий III держал при своей персоне исключительно врачей из Константинополя, порой до пяти человек. Сам Грозный по каким-то своим причинам предпочитал приглашать английских медиков. Он личным посланием просил английскую королеву Елизавету «прислать доброго лекаря». И в 1568 году в Москву приехал доктор Линдсей – отнюдь не шарлатан, а в самом деле «добрый лекарь», известный как книгами по медицине и математике, так и успешным лечением разнообразных недугов. Линдсей царю приглянулся: как пишет князь Курбский, Грозный показывал к доктору «великую любовь» и принимал лекарства только от него.

К сожалению, доктор Линдсей погиб во время большого московского пожара – надеялся отсидеться в погребе, задохнулся от дыма… На смену ему Елизавета прислала Грозному своего лейб-медика Якоби с аптекарем. Она писала: «Посылаю тебе доктора Роберта Якоби как мужа искуснейшего в лечении болезней. Уступаю его тебе, брату моему, не для того, чтобы он был и не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здоровье».

Судя по сохранившимся сведениям, Якоби «высокое доверие» оправдал. В отличие от того, кто пришел ему на смену…

Жил-поживал в Англии ученый доктор Елисей Бомелий, именовавший себя еще и Бомелиус (в те времена среди разнообразного ученого народа было принято латинизировать свои имена, это считалось тогдашним гламуром). Личность крайне мутная – неизвестно даже, откуда он родом, одни источники именуют его изгнанным за какие-то грехи из Вестфалии немцем, другие – голландцем. Медицину он изучал в Кембридже, но после учебы больше занимался астрологией. А к таковой англиканская церковь, сменившая католическую, относилась не лучше своей предшественницы, то есть крайне неприязненно. Бомелия довольно быстро отправили за решетку. Один из лучших биографов Грозного К. Валишевский писал не без иронии: «…изучал медицину в Кембридже, но занимался главным образом астрологией. Благодаря известности, приобретенной им на этом поприще, он по приказанию лондонского архиепископа находился в тюрьме, когда в Лондон приехал Савин».