Сильвен Гугенхейм - Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Учитывая все составляющие титула, становится очевидно, что власть императора считалась неограниченной и не имела себе равных на земле. Император в Византии являлся «живым и одушевленным законом» ( nomos empsychos ), что еще раз говорит о его могуществе. Об этом свидетельствуют и многие императорские законы, например «Василики», утвержденные в начале царствования Льва VI Мудрого (886–912). Императорское законотворчество занимало особое место, ставилось выше остальных законов, подчеркивало превосходство, отсылая к прямой связи между римскими правителями и законодательной деятельностью. Следует подчеркнуть, что это не давало василевсам права делать все, что им вздумается. Вне всякого сомнения, они должны были чтить «законы благочестия», о которых пишет некий автор XI в., иными словами, христианские заповеди и традиции, сложившиеся задолго до их прихода к власти. Связь императоров с Церковью имела особый характер, но не была лишена некоторой неопределенности. Будучи наместником Бога на земле, василевс имел достаточное могущество, чтобы назначать Константинопольского патриарха по своему выбору и отстранять его в случае надобности. Так, например, патриарх Герман был смещен в 730 г., когда император Лев III (717–741) обрушился на культ святых образов, начав так называемую иконоборческую политику. Иконоборчество было временно приостановлено в 787 г., а окончательно прекращено в 843 г. — оба раза по императорскому решению. Возобновление иконопочитания было торжественно отпраздновано 11 марта 843 г., и до сих пор поминается в восточных церквах в день Торжества православия. Тем не менее порой василевсы сталкивались с деятельными патриархами, не желавшими так просто признавать императорское верховенство (таким был в том числе знаменитый патриарх Фотий в IX в., один из образованнейших людей своего времени), но из этой схватки императоры всегда выходили победителями. К тому же, как мы уже видели, император претендовал на то, чтобы быть гарантом соблюдения основ христианского вероучения, в формулировании которых он участвовал в ходе Вселенских соборов. Император Лев III даже называл себя «императором и священником»! Такая своеобразная позиция императора по отношению к Церкви, поднимавшая его престиж благодаря тому, что он исполнял в каком-то смысле священнические или квазисвященнические функции, заставила некоторых исследователей говорить о византийском цезарепапизме, несмотря на то что этот термин появился много позже Средневековья и до сих пор остается весьма спорным [66] Gilbert Dagron, Empereur et prêtre. Recherches sur le «césaropapisme» byzantin, Paris, Gallimard, 1996. (Дагрон Ж. Император и священник. Этюд о византийском «цезарепапизме». — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, Нестор-История, 2010. 480 с.) .

Несмотря на всемогущество, которым был официально наделен император, его положение в империи зачастую оказывалось довольно шатким. Все дело в различии между идеей императорской власти ( basileia ) и ее конкретным носителем ( basileus ). Множество греческих текстов свидетельствуют о том, что империя считалась лучшим из возможных политических режимов, о чем, например, в XV в. пишет Георгий Гемист Плифон, ученый-неоплатоник, один из самых известных интеллектуалов своего времени, представитель культуры блистательного города Мистра на юге Пелопоннеса. С учетом унаследованной триады, о которой мы говорили выше, император наделялся рядом необходимых добродетелей, о чем ему постоянно напоминали его панегиристы. Он должен был отличаться самообладанием, быть мудрым и рассудительным, щедрым и милосердным, заботиться об общем благе ( philanthrôpia ), что в конце концов обеспечивало превосходство над политическими противниками. За невозможностью расширения византийских границ, император должен был по крайней мере сохранять существующие. Благодаря этим добродетелям и своей власти император обеспечивал в империи мир и порядок, так называемый taxis , — эта концепция была весьма важна для того времени. Напротив, под беспорядком ( ataxia ) понималась порочащая императора критика, которой его подвергали политические оппоненты и претенденты на императорский престол. Обратная сторона Божественной природы власти состояла в том, что сначала Господь поддерживает одного, потом меняет свое решение и останавливает свой выбор на другом… Нужно только, чтобы люди, приближенные к императору, умели читать Божественные знамения. Военные неудачи, эпидемии и природные катастрофы, будь то засуха, наводнение или землетрясение, нередко фигурируют в источниках именно в таком качестве.

Если свобода Божественного выбора была конструкцией скорее умозрительной, то постоянные споры вокруг императорского престола были реальностью политической жизни Византии. За ними следовали восстания и государственные перевороты, с которыми часто связывают византийский мир, что, несомненно, является преувеличением. Политические потрясения нередко сотрясали Византию, но не были постоянным явлением, и чаще всего они не приводили к захвату императорской власти. Восстания принимали две основные формы: дворцовых заговоров в самом Константинополе и военных мятежей, начинавшихся в той или иной провинции. Подобные политические авантюры дали возможность нескольким узурпаторам захватить трон и даже добиться на нем впечатляющих успехов. Можно вспомнить Никифора Фоку (963–969), узурпатора времен Македонской династии (867–1056), блестящего генерала, развившего свои успехи на военном поприще рядом побед над Аббасидами уже в бытность императором. Василий I (867–886), основатель Македонской династии, начинал свое восхождение таким же образом; Алексей I (1081–1118), прежде чем стать императором и основателем династии Комнинов, продержавшейся у власти больше века, также был победоносным генералом [67] Élisabeth Malamut, Alexis Ier Comnène, Paris, Ellipses, 2007. . Тем не менее те несколько примеров из числа самых впечатляющих, что мы привели, не должны скрывать общую тенденцию: лишь ничтожная доля претендентов на престол получала его в конечном счете. Стремление к верховной власти было рискованным предприятием и могло привести к непоправимым последствиям. Признанный виновным в оскорблении величества (по-гречески это преступление называлось kathosiôsis, что означает «посягательство на святыню») несчастный самозванец приговаривался к суровому физическому наказанию, как правило ослеплению. Кроме того, неудачная попытка захвата власти могла повлечь за собой конфискацию имущества семьи, родственников и союзников.

Поддержка союзников и доверенных лиц играла очень важную роль, и тщательный анализ тысячелетней истории Византии помог выявить, какие из аристократических родов были особенно склонны к участию в заговорах [68] Jean-Claude Cheynet, Pouvoir et contestation à Byzance, 963–1210, Paris, Publications de la Sorbonne, 1990. . Чтобы захватить власть, мятежникам было необходимо войти в Константинополь и установить контроль над городом, начиная с императорского дворца. К этому стремилось большинство узурпаторов, что говорит о неразрывных связях между правителем и городом. Перифразы называющие Константинополь «Градом государевым» или «Царьградом», несут двойной смысл. С одной стороны, они отражают имперские притязания на мировое господство, а с другой — указывают на легитимность василевса, связанную с его присутствием и политическим признанием в городе. Наконец, эти перифразы подводят к мысли о том, что империя будет существовать до тех пор, пока ее столица находится в руках императора ромеев. На примере этой идеи можно еще раз подчеркнуть, что не на бескрайних территориях зиждилось имперское господство, но на мощной идеологии, обеспечивавшей преданность императорской власти.