Вячеслав Никонов - 1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

Арзамас был взят приступом. Командовавший осажденными воевода Киреев погиб в бою, другого предводителя тушинцев — Соловцова — схватили и повесили. Во второй половине июня под Арзамасом нижегородцы разбили тушинцев Кашкарова и Кушникова. После этого Арзамасский уезд оказался под полным контролем воевод Василия Шуйского. Нижегородским отрядам удалось закрепить достигнутый успех, приведя население арзамасского края к присяге на верность царю Василию Шуйскому.

Это позволило воеводе князю Репнину сообщить царю Василию Шуйскому, что «воры от Нижнева побежали». Этим, собственно, и закончилась Смута в Нижегородском крае. Но в стране в целом она только расширялась.

Нижегородцам уже пришлось принести большие жертвы в борьбе «за царя Василия». Торговые обороты резко упали, а с ними и доходы, и таможенные сборы. Государева казна в Нижнем была, очевидно, почти пуста. Сборы с уезда поступали плохо, документы полны указаний на недоимки. Меж тем Нижнему Новгороду приходилось содержать и своих служилых людей, и отряд Шереметева, вести военные действия, выдавать по царским указам продовольствие и жалованье отрядам, стоявшим в других городах. И все это в условиях разорения самого уезда тушинцами и разными борцами за свободу.

Большими были людские потери. Количество погибших посадских людей установить невозможно. «Ратный подвиг Нижнего Новгорода в 1608–1610 гг., вернувшего под власть законного царя (хоть и временно) земли в радиусе от 100 до 200 километров, закалил нижегородцев в боях, научил их самостоятельно принимать решения и брать на себя ответственность. Возможно, именно это стало залогом и предвестником грядущих деяний нижегородцев в борьбе как с анархической разрушительной силой, так и с политикой национального предательства», — справедливо подчеркивают Морохин и Кузнецов.

Но основные жертвы и испытания были впереди.

В судьбу России вновь вмешался злой рок. Или не рок?

Скопин-Шуйский после триумфального приема в Москве готовился выступить на Смоленск для схватки с польским королем.

По замечанию выдающегося историка Сергея Михайловича Соловьева, в тот момент Скопин был единственной связью, соединявшей русских с Василием Шуйским; последним из Рюриковичей, «венчанным в сердцах народных». Он был человеком надежды. Народ терпел дядю из-за племянника, надеясь в скором времени видеть его своим царем. Прокопий Ляпунов предлагал Скопину занять престол, еще когда князь стоял в Александровой слободе. Тот велел арестовать посланцев Ляпунова, но затем отпустил их. И это якобы способствовало охлаждению царя к Скопину, хотя тот и отказался от предложения.

И вдруг в мае 1610 года Скопин-Шуйский скоропостижно скончался. Как? «Боярская Москва усердно чествовала героя, — восстанавливал подробности Скрынников. — Что ни день, его звали на новый пир… В доме Воротынского вино лилось рекой. Гости пили полные кубки во здравие воеводы. Неожиданно виновник торжества почувствовал себя дурно. Из носа у него хлынула кровь. Слуги спешно унесли боярина домой. Две недели больной метался в жару и бредил. Затем он скончался».

Что вызвало смерть, мы точно не узнаем. «Однако вину за смерть князя Скопина многие возложили на семейство государя, — пишет Володихин. — Мол, завидовали. Мол, боялись, что молодой полководец заявит претензии на трон… Правда это или нет, сказать трудно. Князь Скопин был необходим царю, и его ликвидация выглядит до крайности нелогично. Но супругой царского брата Дмитрия являлась дочь знаменитого палача грозненских времен Малюты Скуратова. И к ней липла всякая дурная молва. А от нее перешла и к супругу, и к его царственному брату». Дмитрий Шуйский действительно видел себя преемником бездетного старшего брата Василия и действительно рассматривал Скопина как главного конкурента. Но молва не преминула обвинить именно Василия Шуйского в организации отравления.

Люди искренне скорбели и плакали по кончине полководца. В знак особого почтения Скопин-Шуйский был похоронен в Архангельском соборе среди великих московских князей.

Если за смертью Скопина действительно стоял Василий Шуйский, желавший избавиться от конкурента, то он сам вырыл себе могилу. Авторитет Скопина-Шуйского был тогда главным активом непопулярного царя Василия.

Теперь в России было три политических центра — царь Шуйский в Москве, Лжедмитрий II с частью тушинских отрядов в Калуге и Сигизмунд III под Смоленском. Схватка за Россию продолжалась.

Главным московским воеводой после смерти Скопина-Шуйского стал брат царя Дмитрий Шуйский, «надменный, неспособный, пустой и мелочный человек, изнеженный щеголь», как характеризовал его Платонов. Назначение Дмитрия, у которого была славная коллекция поражений на поле брани, вызвало негодование как высших военачальников, так и рядовых воинов. Но, похоже, у царя Василия не было большого выбора: в тот момент лишь братья не вызывали у него подозрений в измене. Василий не считал возможным доверить свой главный силовой ресурс никому другому.

Дмитрий Шуйский и возглавил войска, выступившие на решающую битву с поляками. Серьезное подкрепление пришло из Швеции — до 10 тысяч солдат. Московское ополчение героическими усилиями было доведено до численности в 30 тысяч воинов. Авангардом выступал 6-тысячный отряд Валуева, сподвижника Скопина, который укрепился в остроге у Царева Займища (в районе Вязьмы) на Старой Смоленской дороге.

Глава польского войска Жолкевский тоже получил подкрепление в лице недавних тушинцев — атамана Заруцкого с донцами и Ивана Салтыкова с ратниками. Коронный гетман, имея крайне ограниченные силы (по некоторым оценкам, они в пять раз уступали российско-шведскому войску), предпочел сыграть на опережение, атаковав Валуева. Ему на помощь Дмитрий Шуйский повел основные силы войска. К вечеру 23 июня они расположились на ночлег у села Клушина. Шуйский и Делагарди провели ночь в пиршестве, споря о том, кто первым пленит Жолкевского.

Поляки атаковали до рассвета, и началась сеча. «Слова команды, брань и проклятия звучали едва ли не на всех европейских языках — на русском, польском, шведском, немецком, литовском, татарском, английском, французском, финском, шотландском».

И вот уже дрогнул полк Андрея Голицына. Вот уже наемники Делагарди отступили к своему лагерю. А когда отряд конных английских и французских мушкетеров после неподготовленной атаки вдруг повернул назад, польские гусары на их плечах ворвались в лагерь Шуйского.

У него оставалось много сил для контратаки. Но в это время наемная армия подняла бунт, не в последнюю очередь потому, что Делагарди задержал выплату солдатам полученного от Шуйского жалованья, надеясь на сокращение расчетной ведомости после битвы. Жолкевский направил в шведский лагерь своего племянника, который быстро склонил к предательству французских наемников. Делагарди, чтобы сохранить остатки своего воинства, лично направился к Жолкевскому и договорился с ним о перемирии, помимо русских. Но половина его рот и без него перешла на сторону поляков, а англичане и французы уже грабили русские обозы.