Хосе Мартинес - Мой генерал Торрихос

Наша же природа, в отличие от европейской, производящей впечатление сделанной, сшитой по заказу, по масштабу-размеру живущих тут людей, – другая. Если Библия писалась бы у нас, то надо было написать, что сначала был шум и звуки сельвы, могучих дождей и тропических водопадов, что здесь, будто из глины, однажды вылепился человек, и он создал Бога. Но когда увидел его, он ему не понравился, и он сделал другого, который ему тоже не понравился, и потом ещё другого, и опять не понравившегося, и так сотворил ещё и ещё, и все они ему не нравились. И он сдался и решил разбросать сотворённых им божков по всем рекам и горам. Запрещённым плодом тут было бы, конечно, манго. А раем было бы место, где нет москитов.

Поэтому «примитивный» для меня не означает нечто уничижительное. Так лучшее в греческой живописи написано в стиле примитивизма. И всё же как преодолеть эту пропасть между поколениями, когда с одной её стороны стоит колдун-знахарь, а с другой – молодой куна – доктор?

Министр здравоохранения, присутствовавший на совещании, выступил и обвинил одного из касике, что тот запретил врачам проводить вакцинацию в его районе в знак протеста за просрочку компенсационных платежей.

Это вот впрямь по-детски – наказать себя, желая наказать другого. Это как, думая, что тебе хотят сделать плохо, в «отместку» рвать на себе волосы. То есть не дадим себя вакцинировать и заболеем «на зло тебе»…

Есть что-то от самонадеянности в том, как мы любим детей, имеющих на то безусловное право, но с индейцами иначе, индеец лишён привилегии полагать, что он имеет такое право на любовь.

И касике устыдился своего поведения и сказал министру, что согласен на вакцинацию своего населения. Всех, но только не беременных женщин.

Министр ответил, что есть специальная вакцина для таких женщин. Но касике был непреклонен. Его поражение не должно было быть тотальным.

В итоге совещания всем было ясно, что касике несколько отступили со своих позиций. Однако они хотели достойного отступления.

И тут один из касике вдруг выдвинулся в центр навеса, под которым мы сидели, и прочитал нравоучительную лекцию об индейских обычаях, об их знаниях в области музыки и математики, которую он называл искусством парабол, об их искусстве бороться с эпидемиями, и сделал это с какой-то печалью в голосе, будто показывая, что ему грустно терять такую сокровищницу тайн.

А затем произошло нечто совсем экстраординарное. Другой касике, чтобы блеснуть своими магическими способностями, встал и заявил, что он может сейчас вызвать сюда под навес змею, и бросил вызов генералу, сказав: «Попроси меня позвать её!» Генерал молчал.

Тогда он сказал это ему ещё и ещё раз: попроси меня, попроси меня, – агрессивно и показывая пальцем на середину пола, кричал он.

«Попроси меня!» Я думаю, что мы все испытали страх, что он действительно может это сделать после просьбы генерала. Однако генерал сказал:

«Пожалуйста, не вызывайте её». И касике после короткой паузы остановился и вернулся на своё место, шумно дыша и всё ещё взволнованный…

Потом я спросил генерала, боялся ли он, что индеец действительно вызовет змею. Он ведь всегда стремился разделять народные верования и даже заблуждения. Он ответил мне: «Да, я боялся… боялся, что у него это не получится».

Да, индейцы уступили и отступали, но хотели сделать это отступление достойным. Иначе не объяснить, почему же они продолжают посылать своих детей учиться в университеты и за границу. Один из касике сказал, что скоро двое их юношей поедут на Кубу для изучения агрономии. Когда генерал спросил, а не боятся ли они, что ребята вернутся с Кубы с другими идеями в голове, касике спокойно ответил, что нет, не боятся. Я думаю, потому что то, как живут куна, это весьма похоже на коммунизм. Только их коммунизм – коммунизм примитивный, и не в смысле «недоразвитый», а в смысле «первый».

Другой касике сказал, что и кубинцы могли бы посетить их с визитом, сказав это с задорной, но осторожной улыбкой, мало ли как, на всякий случай, это мог бы понять генерал. И продолжил, что куна доверяют кубинцам и заинтересованы в помощи для борьбы с зашкаливающим голодом и опустошающими архипелаг болезнями. Они отступали, но тщательно и надёжно свернув свои флаги.

Чувствуя это, генерал, как бы ободряя их в этом отступлении, спросил змеиного мага, чем бы ему полечить приставшую к нему упорную простуду. Тот охотно дал ему рецепт настойки на травах. Наш министр здравоохранения, хороший медик, которому бы не помешало в этом случае проявить побольше такта и дипломатии, не удержался и начал шептать генералу, чтобы тот был осторожнее с этими индейскими знахарскими рецептами. Но генерал ответил ему: «В прошлый раз ты меня с гриппом отправил в госпиталь, а толку не было. Позволь ему полечить меня дома». И ободрённый касике прописал генералу ещё и рыбий жир.

Они уступали, но уступали медленно, с достоинством. С большим достоинством, свойственным аристократам духа.

И совсем недавно касике Явикиликинья, отец одного из тех касике, которые принимали участие в том совещании с генералом, продолжал яростно бороться против школ и учителей на архипелаге как источников коррупции.

И я думаю, что Явикиликинья прав. В конце концов, он выступает здесь против буржуазной культуры, провозгласившей себя частью знаменитой игровой культуры Человека – homo ludens (Йохана Хёйзинга. – пер.). Культуры, преподносимой как развлечение, в формах, которые никогда не смогут понять те, которые не играют всерьёз, которым вообще не до игры и для которых в жизни нет места лжи.

И хотя это может показаться парадоксом, но и это тоже детское восприятие. Взрослые называют «игрой» то, во что играют дети, но на самом деле дети не играют, по крайней мере в той степени, в которой их игру представляют взрослые. Ведь ела же, как настоящий, тортик из песка, который вылепила однажды, играя на пляже, моя пятилетняя дочка.

И прав был Явикиликинья, когда говорил, что мы экспортируем на их архипелаг ввезённую нами из капиталистической метрополии культуру в форме разных жестяных банок, изобретённых и спроектированных для того, чтобы эксплуатировать толпу. И индейцы это знают.

Много лет назад, когда я ещё молодым студентом учился в Париже, один перуанский индеец в Лувре вошёл в зал, где находилась картина Леонардо да Винчи «Джоконда», и запустил в неё камнем. С ненавистью, потому что влюбился в неё.

Сын Явикиликинья, защищая мировоззрение отца, сказал тогда на встрече: «Вы колонизованы ментально». Генерал в ответ кивнул в знак согласия с этим заявлением и добавил: «Кокаколисадос».

«Создавайте свои группы давления, – сказал индейцам генерал. – Так, как это делают студенты, негры и белые, как коммерсанты – торговцы на о-ве Контадора. Вы не экспонаты для туристов, не фольклорные группы, вы – объекты истории. Стройте свои народные тюрьмы и бросайте туда чиновников, которые не выполняют свои обязанности, или привязывайте их к деревьям. Вы неотъемлемая часть панамского народа».