Кирилл Зубков - Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Бюрократия Российской империи оценивалась огромным множеством современников в лучшем случае как полностью неэффективная, в худшем же – как прямой пособник военного врага. При этом речь шла не о личных недостатках тех или иных высокопоставленных чиновников, а о принципиальных проблемах государственного устройства в целом. Достаточно вспомнить отзывы В. С. Аксаковой о канцлере Нессельроде – известная представительница славянофильской семьи, вообще не отличавшаяся антиправительственными настроениями, считала одного из крупнейших государственных деятелей России австрийским агентом: «Ему, этому изменнику, ему одному обязаны мы позором и затруднительным положением России!» 33 33 Аксакова В. С. Дневники. Письма / Сост., подг. текстов, вступ. и сопровод. ст., коммент. Т. Ф. Пирожковой. СПб.: Пушкинский дом, 2013 (Славянофильский архив. Кн. II). С. 164. Запись от 11 марта 1855 г. Причины, очевидно, во многом состояли в том, что Нессельроде, хотя и занимал должность российского министра иностранных дел, по происхождению был немцем, – ситуация, в течение многих десятилетий вполне естественная и не вызывавшая резкого осуждения, теперь, во время пересмотра национальной организации Российской империи, стала восприниматься как неприемлемая.

При этом независимых от государства социальных институтов в России было немного, и отношение современников к их перспективам было в целом негативным. Репрессивная политика правительства конца 1840‐х – 1855 гг. привела к практически полному уничтожению любых общественных союзов и организаций, включая даже большинство частных кружков. Наиболее известным примером здесь обычно оказывается общество петрашевцев, члены которого, в принципе, не совершившие никаких серьезных преступлений, были на основании сведений о политических разговорах арестованы и приговорены к различным наказаниям, включая смертную казнь, в 1849 г. 34 34 См. о разгроме петрашевцев в контексте российской политической жизни после 1848 г.: Шкерин В. А. «Поединок на шпионах»: Дело петрашевцев и политическая провокация в России. М.; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2019. С. 145–204. Впрочем, подавление различных политических и прочих организаций началось значительно раньше – примером может послужить разгром кружка А. И. Герцена. В то же время на протяжении большей части царствования Николая I такая политика не мешала активному развитию общественной жизни, печати и образования 35 35 См., например: Уортман Р. С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской России. М.: Новое литературное обозрение, 2004. .

Традиционно считается, что литература была одной из основных целей репрессивной внутренней политики Николая I – в конце его царствования был принят целый ряд мер, направленных на ужесточение контроля над нею, включая создание в 1848 г. печально известного Бутурлинского комитета (Комитета 2 апреля 1848 г.). Абсурдные меры Бутурлинского комитета вообще широко известны в историографии и обычно воспринимаются как предел развития цензурных репрессий этого времени 36 36 См.: Лемке М. К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. СПб.: тип. С.-петерб. т-ва печ. и изд. дела «Труд», 1904. С. 183–308; Старкова Л. К. «Цензурный террор» 1848–1855 гг. Саратов: Саратовский пед. ин-т, 2000; Шевченко М. М. Конец одного величия: власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М.: Три квадрата, 2003. С. 122–159; История Комитета 2 апреля 1848 года в документах / Публ. Н. А. Гринченко // Цензура в России: История современность. Сб. науч. тр. СПб., 2006. Вып. 3. С. 224–246. . Цензура этого времени обращала внимание не только на знаменитый «Словарь иностранных слов», выпущенный петрашевцами, но и, например, на темы занятий, предлагаемых еврейскими учебниками на языке идиш, или на возможность зашифрованных посланий в нотах. Председатель Комитета (П. Д. Бутурлина на этом посту быстро сменил Н. Н. Анненков, а того – М. А. Корф) имел постоянный прямой доступ к императору, что делало его фигурой не менее влиятельной, чем даже министр народного просвещения, в зону ответственности которого входила общая цензура. Отставка Уварова во многом была вызвана именно конфликтом с Комитетом. Реакция современников на деятельность Комитета обычно характеризуется как ужас и потрясение. Достаточно здесь вспомнить дневниковое свидетельство А. В. Никитенко от 1 декабря 1848 г.:

Чудная эта земля Россия! Полтораста лет прикидывались мы стремящимися к образованию. Оказывается, что это было притворство и фальшь: мы улепетываем назад быстрее, чем когда-либо шли вперед. Дивная, чудная земля! Когда Бутурлин предлагал закрыть университеты, многие считали это несбыточным. Простаки! Они забыли, что того только нельзя закрыть, что никогда не было открыто. Вот теперь тот же самый Бутурлин действует в качестве председателя какого-то высшего, негласного комитета по цензуре и действует так, что становится невозможным что бы то ни было писать и печатать ( Никитенко , т. 1, с. 312).

Однако действия Комитета не смогли остановить развитие русской литературы. Даже в период его бурной деятельности в России печатались новые значительные произведения, а на страницах журналов активно обсуждались не только сочинения, о которых ничего писать не рекомендовалось (такие как комедия Островского «Свои люди – сочтемся!»), но даже и само ужесточение цензурной политики. А. В. Дружинин, например, в одной из своих статей как бы между делом заметил: «…1848 и начало 49 года были временем весьма невыгодным для литературы большей части государств» 37 37 Дружинин А. В. Соч.: В 8 т. Т. 6. СПб.: тип. Императорской Академии наук, 1865. С. 116. .

Увеличение числа контролировавших литературную жизнь инстанций выразилось в умножении цензурных ведомств. А. В. Никитенко, в этот период сотрудник общей цензуры, подсчитал, что в Российской империи насчитывалось 12 учреждений, осуществлявших контроль за печатью ( Никитенко , т. 1, с. 336; запись от 22 марта 1850 г.). Каждое из этих ведомств могло до некоторой степени вести собственную политику, что приводило к острым конфликтам. Например, общая цензура находилась в руках Министерства народного просвещения. За драматическую цензуру, то есть разрешение или запрещение публичного исполнения любых произведений, отвечало III Отделение Собственной его императорского величества канцелярии. Практически каждое крупное ведомство обладало правом контролировать публикации, связанные с его родом деятельности. Это, в свою очередь, способствовало увеличению сегментации и ограничению литературы. Сегментация литературного поля выразилась в разграничении групп писателей и функций их произведений. Произведения «для народа» жестко отделялись от «большой» литературы: публикация популярных сочинений в толстых журналах активно не поощрялась, в том числе цензурными органами; выделялись специальные издания, например, для военных, которые в подавляющем большинстве не печатали произведений по другой тематике.