Адриенна Мэйор - Митридат. Отважный воин, блестящий стратег, зловещий отравитель. 120–63 гг. до н. э.

Мятеж Боудикки в Римской Британии в 59 г. н. э.: около 70 тысяч погибших.

Геноцид нацистской Германии против европейских евреев в 1940–1945 гг.: 6 миллионов погибших.

Атомные бомбы, которые США сбросили на Японию: 80 тысяч убитых во время первоначального взрыва в Хиросиме; 40 тысяч убитых во время первоначального взрыва в Нагасаки (в последующие месяцы численность погибших удвоилась).

Погибшие во время режима «красных кхмеров» при диктатуре Пол Пота в Камбодже в 1976–1979 гг.: от 750 тысяч до 1,7 миллиона погибших.

Атаки Саддама Хусейна на курдские деревни в Северном Ираке в 1988 г.: около 50 тысяч погибших.

Истребление сербами боснийских мусульман в июле 1995 г.: около 8 тысяч погибших.

Истребление народности тутси народностью хуту в Руанде в 1994 г.: 800 тысяч погибших за 100 дней (около 8 тысяч в день).

Атака «Аль-Каиды» на Всемирный торговый центр в Нью-Йорк и Пентагон (Вашингтон, округ Колумбия) 11 сентября 2001 г.: почти 3 тысячи погибших.

Цунами в Индийском океане в декабре 2004 г.: 174 тысячи погибших.

Циклон «Наргис» и наводнения в Бирме/Мьянме в мае 2008 г.: около 100 тысяч погибших или пропавших без вести.

Землетрясения и последующие подземные толчки в Китае в мае — июне 2008 г.: более 68 тысяч погибших.

Была ли эта резня актом терроризма, как мы понимаем его сейчас? Терроризм — это еще одно весьма спорное понятие, но большинство из нас должны согласиться, что терроризм — это неприемлемый образ действий; обычно его определяют как использование насилия против невинных людей, чтобы внушить страх ради какой-то политической цели. В 88 г. до н. э. ничего не подозревавшие римляне — гражданские лица — были систематически истреблены, и те, кто совершил это, хотели убедить Рим изменить свою внешнюю политику и уйти из Азии. Конечно, римляне также осуществляли акты терроризма и дома, и за рубежом. Как заметил историк Грегори Болич в недавней статье про терроризм в Античности; «Везде, где римляне занимались государственным терроризмом, покоренные народы отвечали той же монетой». Те, кто прибегают к терроризму, всегда считают, что их идеалы и цели оправдывают их действия (как отмечает Болич) и именно жертвы в конечном счете решают, что именно считать терроризмом [44].

Однако официальное определение терроризма является спорным. Часто говорят, что те, кто для одного народа являются «террористами», для другого — «борцы за свободу», а война — это «террор в определенных границах», хотя терроризм и выходит за границы того ужасного, что мы ожидаем от войны. Сегодня некоторые люди считают, что организованные государством массовые убийства гражданских лиц не обязательно являются актами терроризма. Даже ООН не смогла прийти к определению, которое признавали бы все ее члены. Согласно проекту постановления ООН от 2005 г., «нападения и намеренное убийство мирных и невооруженных граждан не может быть оправдано или узаконено никакой целью или чувством обиды», и любая такая акция с целью «запугать население или заставить правительство [что-то сделать] не может быть оправдана ни на каком основании». Однако примечательно то, что слова, которые первоначально стояли в конце этого предложения; «…и она представляет собой акт терроризма», в окончательном варианте были вычеркнуты [45].

Конечно, трудно приложить понятия, почерпнутые из современного международного права к прошлому, не впадая в анахронизм, предупреждает нас Р. Брюс Хитчнер, историк Рима и директор Дейтонского проекта по мирным соглашениям. Хитчнер указывает, что сами римляне и другие народы в Античности постоянно совершали во время войны и мира действия, которые явно входят в категорию геноцида, терроризма и преступлений против человечности. Древние общества по сути своей были основаны на насилии (как считает Хитчнер) и I в. до н. э. изобиловал частными, коллективными и организованными государством актами террора. «Пора нам увидеть темную сторону Античности. Резня 88 г. до н. э., безусловно, выглядит как терроризм, геноцид, а также преступление против человечности», — заключает Хитчнер [46].

Если принять во внимание масштабы операции и хладнокровное ее планирование, тот черный день в 88 г. до н. э. был самым жутким и самым успешным актом террора в древней истории (дальнейшие подробности тех событий приведены в гл. 8). Однако большинство современных историков Древнего Рима обычно стараются затушевать этот «неприятный эпизод». Эта тенденция отражает своего рода «научную амнезию», как называет это Сьюзен Элкок, — попытка сгладить жестокость и насилие, с которыми проходил захват Римом Востока, и вместо этого сосредоточиться на мирной «высокой культуре» и всеобщем согласии, которыми были отмечены более поздние годы Римской империи. Но вместо того чтобы гак легко забыть о резне 88 г. до н. э., историки, как пишет Элкок, должны были бы исследовать сложную «предысторию», чтобы понять культурное столкновение, которое помогло создать мир Митридата [47].

Весьма огорчает то, что историки не уделяли этому «необыкновенному событию Античности» должного внимания — соглашается Дениз Бурджу Эрджияс, молодой турецкий историк. «Вплоть до сего дня, — отметила Эрджияс, — очень мало какие события превзошли этот уровень геноцида». Конечно, в наше время, когда массовые убийства и терроризм стали слишком знакомыми, кажется, следует обратить внимание на исторический акт такого масштаба и такой жестокости на древнем Ближнем Востоке — момент, когда население Азии, состоявшее из разных, но одинаково недовольных народов, объединилось, чтобы нанести свирепый удар по господствующей имперской власти [48].

После резни армии Митридата пошли на Грецию, освобождая греков на материке от римского господства. Митридата приветствовали как освободителя, приход которого был предсказан древними оракулами: блестящий стратег стал самым могущественным правителем Западной Азии, присоединяя к своим владениям территории и завоевывая лояльность ревностных сторонников от Черного моря до Древнего Ирака. Таким образом римляне — измученные длительным гражданским противостоянием и мятежами рабов в Италии — были втянуты в долгую войну на Ближнем Востоке, которая стоила им бесчисленных жизней, истощила казну, да и ореол непобедимости Рима поблек.

Лучшие полководцы Рима — от Суллы и Лукулла до Помпея Великого — стремились уничтожить Митридата, но ему удавалось избегать плена. Каждый раз, когда римляне вроде уже держали его в руках, он ускользал и планировал новые атаки со своими, казалось бы, неистощимыми войсками. Митридат стал самой опасной угрозой Риму после Ганнибала и одерживал поразительные победы в сражениях: некоторые из них принадлежат к самым впечатляющим битвам Древнего мира [49]. Однако при этом он переживал и страшные поражения, после которых от его армии оставалась лишь горстка выживших. От почти мистической способности этого харизматического правителя возрождаться снова, еще более сильным после каждого поражения, у римлян опускались руки. Тактика Митридата нередко была «подпольной», демонической, опустошающей. Однако у него были и кое-какие благородные идеалы: Митридат освобождал тысячи рабов, прощал военнопленных, гарантировал широкие демократические права голоса и делился царскими сокровищами со своими приспешниками. Именно такие противоречия помогли создать ореол легенды вокруг этого царя.