Игорь Сдвижков - В июле 1942. Оборона Касторного. Правда и вымысел

Предусматривались еще и подвижные резервы. У командира дивизии это был саперный батальон. Саперы на машинах, вооруженные противотанковыми минами и бутылками с горючей смесью, могли перебрасываться практически в любом направлении для борьбы с немецкими танками. У командиров полков в резерве находились роты противотанковых ружей. По ходам сообщений они также могли выйти на любой участок обороны. На танкоопасных направлениях устанавливались минные поля. Заминировали также все овраги, пересекающие оборону дивизии. Из них крупные в районе Сергеевки, перед Егорьевским и вдоль железной дороги на Щигры.

Перед разведывательным отделением своего штаба подполковник Батюк поставил задачу — за районом обороны дивизии на расстоянии 15–20 километров от переднего края в сторону Щигров, Тербунов, Горшечного и Воронежа заблаговременно устроить укрытия и выслать туда разведгруппы, чтобы, в случае прорыва обороны 40-й армии и движения противника в сторону Касторного и дальше, каждый его шаг был известен командованию дивизии.

Некоторые командиры отнеслись к этой „затее“ скептически. Они считали, что нельзя и мысли допускать о возможности прорыва немцев к Касторному. Комдива решительно поддержал комиссар дивизии [18] Это заявление В. С. Яцкевича вызывает сомнения, но об основании этого предположения речь пойдет позже. . Выступая на совещании комиссаров полков и отдельных подразделений, К. Т. Зубков заявил: „Дело в том, что мы, строя оборону, должны предвидеть и худший вариант. А раз это так, то противоядие должно быть выработано во всей системе нашей обороны“.

Не прекращалась боевая учеба. В полках шли учения рот и батальонов. Отрабатывались задачи наступления и обороны. Объявляли несколько боевых тревог на переднем крае. Проводились стрельбы из всех видов стрелкового оружия и артиллерии. Особенно тщательно изучались приемы борьбы с танками. С истребителями танков проводились семинары.

Командиры и политработники делали все возможное, чтобы личный состав во всеоружии подготовился к первому бою с врагом. Дивизия не имела боевого опыта. Поэтому вопрос, как поведут себя бойцы, сержанты и старшины, а также молодые командиры в бою, не сходил с повестки дня. Прибывшие из госпиталей воины по указанию политотдела делились опытом ведения боевых действий» [19] В. С. Яцкевич . Сибирская гвардейская. Западно-Сибирское книжное издательство, 1984. С. 26–27. .

Однако почему некоторые командиры могли высказывать сомнения в необходимости тщательной подготовки оборонительного рубежа? Конечно, всех планов и решений вышестоящего командования они знать не могли, но здесь, пожалуй, надо принимать во внимание два важных фактора. Во-первых, после того как враг был отброшен зимой от Москвы и фронт пошел на запад, в Красной армии, да и в стране в целом, люди воспряли духом, поверили в возможность разгрома, казалось, непобедимых до того фашистских войск и достижения скорой победы. В немалой степени этому способствовал первомайский приказ наркома обороны № 130, где товарищ Сталин предрекал, что 1942 год станет годом окончательного разгрома врага. Застопорившееся весной контрнаступление воспринималось многими не более как передышка, за которой последует новое широкомасштабное наступление Красной армии и изгнание немецких полчищ с захваченной ими в 1941 году советской земли. Радио и печать в духе сталинского приказа были полны оптимистичных, если не сказать бравурных, материалов с огромными цифрами потерь противника, заявлениями о его подорванной боевой мощи и данными о быстро возрастающих силах Красной армии. Поэтому общим настроем у прибывающих на фронт недавно сформированных частей было ожидание летнего советского наступления.

Во-вторых, дивизия находилась не на передовой, а в относительно глубоком тылу, за десятки километров от фронта, имея впереди себя другие части. Предположить в этих условиях, что ослабленный зимними поражениями враг сможет перейти в решительное и мощное наступление, прорвать укреплявшуюся несколько месяцев оборону, разбить наши передовые части и быстро выйти на тыловой рубеж, было весьма непросто.

Вероятность такого развития событий казалась бы офицерам дивизии еще меньшей, если бы они знали, что между противником и 284 сд находятся три (!) оборонительных рубежа, занятые войсками (15 и 121 сд на передовой, части 111 сбр в ближнем тылу 40 А и 119 сбр на рубеже реки Кшень). Оборонительный рубеж 284 сд на реке Олым был к началу боев на воронежском направлении четвертым по счету! И это не считая танковых корпусов и отдельных танковых бригад, которые вместе с другими резервными частями должны были в случае прорыва врага нанести по нему мощные контрудары еще в пределах армейской оборонительной полосы. Так что определенные основания для сомнений в необходимости тщательного оборудования оборонительного рубежа за 60 км от фронта у некоторой части комсостава, конечно, были.

Тем не менее, как следует из документов и воспоминаний участников тех событий, оборонительные работы велись практически беспрерывно на протяжении всей недели, что отделяла прибытие дивизии в Касторное от ее первого боя. За эти семь относительно спокойных (если не считать налетов вражеской авиации) дней личный состав 284 сд как следует зарылся в землю и оборудовал хорошо развитые оборонительные позиции, что в дальнейшем сыграло немаловажную роль в боях.

29 июня 1942 года ударные части немецкой группы армий «Юг» перешли в наступление из района восточнее Курска. Началась операция «Блау» — стратегическая кампания вермахта на Восточном фронте. Уже в первый день наступления немецкие танковые и моторизованные дивизии прорвали оборону на стыке 13 и 40 А Брянского фронта, прошли с боями около 30 км и к вечеру достигли реки Кшень, то есть вступили в бой на третьем оборонительном рубеже 40 А. КП штаба армии в Ефросимовке подвергся массированным бомбардировкам вражеской авиации, затем попал под удар прорвавшихся к деревне немецких танков и едва успел избежать полного разгрома, «отскочив» в последний момент на восток в деревню Быково. При этом в результате поспешного перебазирования связь была нарушена, а управление войсками армии во многом потеряно.

Оставшись без связи и твердого руководства со стороны вышестоящего командования, части 40 А начали малоуправляемый (а где-то и вообще неуправляемый) отход в тыл.

29 июня, на второй день боев, обстановка ухудшилась. КП 40 А вечером опять попал под удар вражеской авиации и прорвавшихся к Быково немецких танков и спешно перебазировался еще дальше на восток — в Нижнедевицк. Потеряв в результате отхода и бомбардировок значительную часть средств проводной и радиосвязи, штаб 40 А утратил возможность оперативного реагирования на ход боевых действий соединений армии, и те, в сущности, оказались предоставлены сами себе. Посылаемые через офицеров связи донесения из частей и приказы вышестоящих штабов в лучшем случае запаздывали в условиях быстро менявшейся оперативной обстановки, в худшем — не доходили до адресатов вообще. Оказавшись под ударами быстро продвигавшихся танковых и моторизованных дивизий врага, части правого фланга 40 А стали самостоятельно отходить на восток.