Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Я не имею в виду излагать во всех подробностях борьбу между христианами и мусульманами, и вышеприведенное описание мне важно было, чтобы ясно показать всю производительную энергию величайшего из магометанских властителей Андалузии. Исторический смысл этой борьбы — не в более или менее преходящих удачах на той или другой стороне, стоявших в зависимости от более или менее выдающихся качеств мусульманских или христианских правителей, от степени единодушия на той или другой стороне, вообще от более или менее благоприятных обстоятельств. Все дело — в постоянстве этой борьбы, обусловленном непримиримостью религиозных и политических противоречий, в общем все возраставших (несмотря на некоторые, по-видимому идущие вразрез с этим, подробности) и не дававших возникнуть мысли о возможности примирения этих двух элементов в пределах одной страны. Это — борьба, которая могла окончиться только вытеснением из Испании либо христианства, либо ислама; и до тех пор, пока не решен вопрос, которая сторона падет жертвой рокового исхода, победы и поражения — только испытания силы, в которых пожинает свежие лавры то властитель Кордовы, то один из христианских королей; отношения между враждующими сторонами остаются все те же. Только спустя столетие христианам удается сделать решительный шаг — обратно завоевать Толедо, — что надолго дало им перевес над мусульманами. До этого, конечно, происходит постоянная борьба то здесь, то там, на границах, не влияя существенно на их изменения; поэтому мы ограничимся упоминанием только наиболее сильных ударов, нанесенных той или другой стороне и грозивших существенным нарушением равновесия. Такой удар угрожал в 325 (937) г. государству Абдуррахмана, как раз в то время, когда его могущество достигло наибольшего распространения во все стороны. Благодаря происходившим в Леоне после смерти Ордоньо II семилетним спорам из-за трона, чередовавшимся с междоусобными войнами, эмир мог беспрепятственно окончить войну в Серрании и затем покорить все остальные провинции подряд; с другой стороны, он сумел упрочить влияние Кордовы в Африке захватом Мелиллы в 314 (926) г. и Цеуты в 319 (931) г.; и, благодаря переходу на его сторону берберов Магриба, стать в угрожающее положение по отношению к Фатимидам. Да и победа, одержанная Рамиро II над своими соперниками, сперва не причинила халифу (как он называл себя с 316 (929) г.) особенных хлопот, так как Толедо не сдавался, а набеги с той и другой стороны не имели особенного значения. Но союз, заключенный Рамиро в 325 (937) г. с Гарцией Наваррским, или, вернее, с его матерью, мужественной Тотой, управлявшей от имени сына после смерти своего мужа Санхо, имел неожиданные последствия, благодаря поддержке мусульманского наместника Сарагосы, обладавшего чрезвычайным могуществом. Здесь после смерти Туджибида Анкара в 312 (924) г. власть была вверена его сыну Хашиму, по которому и род его называют Бену-Хашим, а его сменил в 318 (930) г. сын его Мухаммед. Возможно, что все яснее обозначавшееся предпочтение Абдуррахмана, оказываемое своим «славянам» перед членами старых арабских родов, не нравилось сильному вассалу и давало ему повод опасаться за свое собственное положение. Как бы то ни было, он уже раньше входил в переговоры с христианским королем, обещая покориться ему, если тот с своей стороны поможет ему при восстании против своего повелителя. Спустя некоторое время состоялось соглашение всех северных государств против кордовского халифа: Мухаммед признал себя вассалом Рамиро; сопротивление нескольких строго лояльных чиновников было сломлено, и результаты всей двадцатипятилетней деятельности Абдуррахмана были поставлены на карту. Но халиф, прибыв с присущей ему быстротою на место действия и создав себе твердую точку опоры, взял приступом крепость Калатайюд, находившуюся в руках одного из родственников Мухаммеда. Отсюда он мог действовать в обе стороны и так настойчиво боролся против Наварры, с одной стороны, и против Сарагосы, с другой, что обе стороны вскоре были сбиты с позиций. В конце концов Мухаммед, осажденный в своей столице, был вынужден к сдаче на капитуляцию.

Абдуррахман совершенно справедливо считал целесообразным восстановить в правах того человека, род которого все еще был самый влиятельный на севере страны; поэтому он вновь назначил его наместником «верхней границы», даровав ему прощение под условием верности на будущие времена. И ему не пришлось раскаяться в этом, так как с этой поры Туджибиды на пол столетия оказались верными и твердыми устоями против христианских государств. Но между тем как здесь порядок был восстановлен, на дальнем западе произошли события, подавшие новый повод к опасениям. Дело в том, что Абдуррахману пришлось удалить из своей ближайшей свиты двух членов своей династии из-за их высокомерного и беспокойного поведения. Это были Ахмед и Омайя, сыновья Исхака, которые, после оказанных им больших милостей, не столько привязались к халифу, сколько сильно возвысились в собственном мнении. Ахмед сделался заговорщиком; он задался на первый взгляд безумною, хотя далеко не безопасною мыслью предать Испанию Фатимидам, но был арестован превосходною полицией халифа и казнен, как шиитский еретик. Омайя же объявил себя в Сантареме самостоятельным правителем, немедленно вошел в сношения с Рамиро Леонским и стал помогать ему в возобновленных им нападениях на мусульманские округа. Когда затем сантаремский гарнизон отказался от него, он бежал к самому Рамиро, которому очень могло пригодиться его знакомство со страною и с порядками халифата. Тем важнее было для Абдуррахмана предупредить новые предприятия леонцев в этих странах.

И он исполнил это самым решительным образом: он поднял на ноги такое множество войска, какого еще не видывала мусульманская Испания; говорят, до 100 тысяч человек; чего Омейяд ожидал от этого войска, доказывается уже тем, что он заранее назвал предпринятый им поход «походом победы» [423]. Известно, что излишняя самоуверенность, которую мы совсем не ожидали встретить у такого человека, редко ведет к добру; так и здесь его ждало наказание. Дело в том, что постоянное предпочтение, оказываемое «славянам» в ущерб арабам, вызывало в войске все больше неудовольствия; теперь же, когда халиф доверил высшее начальство в этом большом походе (правда, под своим личным руководством) «славянину», да еще низкого происхождения, которого звали Неджда, это вызвало всеобщее раздражение. Правда, что уже раньше случалось, что «славяне» занимали в войсках высшие должности, как, например, хаджиб Бедр; но то был старый, заслуженный солдат, у которого в прошлом были заслуги; а этот Неджда — дурак, шут и тупица, говорили они, и ему-то высшие офицеры и генералы старых арабских знатных родов должны будут не только повиноваться, но и оказывать глубокое почтение! Итак, недовольные порешили доказать зашедшему слишком далеко халифу, что он больше зависит от их доброй воли, чем, по-видимому, ему казалось.