Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Напитавшись на Востоке вдоволь богословской премудростью, которою можно было с таким удобством воспользоваться, он пустился в обратный путь и, вероятно, тогда уже имел в виду, как некогда Убейдулла, объявить себя Махди среди берберов. Но ввиду того, что старое измаилитское шиитство, введенное на время Убейдуллой в Африке, не чтилось более берберами, а суннитская ортодоксия пустила слишком глубокие корни, он решил приступить к делу иначе: к ашаритскому учению, которое он сначала стал громко проповедовать в Триполи, он присовокупил лишь один шиитский догмат о непогрешимости имама, происходящего из рода Али, тайно надеясь, в удобный момент подделав родословную Алидов, провозгласить себя этим имамом. Но важнее было то, что он все время выставлял себя поборником ортодоксии: он составил очерк своего учения под заглавием Таухид, «исповедание единства» [484], и он сам называет себя Муваххид, «исповедник единства», ставя этим маликитских факихов в неприятное положение людей, не строго относящихся к основному учению ислама, так как они, признавая у Бога материальные руки, ноги, лицо, этим нарушают понятие единства его существа. Нельзя поставить в упрек представителям действительной ортодоксии, каковыми себя по справедливости могли считать в особенности прямодушные сторонники старой веры в Северной Африке, их крайнего изумления и возмущения: они, столпы веры, вдруг были выставлены в глазах невежественной, но фанатической толпы еретиками, и даже в качестве «политеистов» безбожниками, признающими, подобно христианам, множество в понятии существа Божия. Но надо сознаться, что никогда никому не удавалось более смело сбить с позиции церковную партию, превзойдя ее в толковании ее излюбленного основного положения. Конечно, это возможно только там, где масса настолько невежественна, что готова покориться какому-либо слову, девизу, не вникнув в его действительный смысл. А это, как известно, случается гораздо чаще, чем воображает сама масса. После того, как Мухаммед ибн Тумарт был изгнан властями из Триполи, а затем, в 512 (1118/19) г., из Биджайи и должен был удалиться на запад, он оказался почти исключительно в среде берберов, которые с тем большею готовностью приняли его «слово», что видели подвижническую безупречность его образа жизни и то благочестивое усердие, с которым он опрокидывал всякий попадавшийся ему на глаза кувшин вина, разбивал всякий музыкальный инструмент, и вследствие этого проникались к нему глубоким уважением. Впрочем, нельзя отказать ему в том, что он, кроме дерзости, обладал высокою степенью личного мужества; не только в Феце, но вскоре за тем, в 514 (1120/21) г., в самом Марокко, перед лицом самого «властителя мусульман», Али, он во всеуслышание и неустанно громил безбожие господствующей шайки еретиков, а добродушный царственный монах, который в сравнении с такой решительной проповедью должен был чувствовать весь догматический сумбур собственных воззрений, до того растерялся, что имел неосторожность отпустить этого опасного человека. Он отправился к своему племени, масмудам, в Атлас, построив себе рабит, и стал втолковывать своим землякам Таухид, разумеется с тем успехом, которым при таких условиях мог пользоваться святой его пошиба. Когда же собрание альморавидов в Марокко, которому не без основания это дело показалось опасным, потребовало наконец насильственного вмешательства, проповеднику удалось, благодаря бдительности и преданности его приверженцев, спастись от преследований в еще менее доступное убежище. Но он видел, что правительство теперь не оставит его в покое; поэтому он призвал всех своих сторонников к оружию, объявил себя шерифом, то есть потомком Али (со времени Идрисидов их было множество в Магрибе, настоящих и поддельных), и принял в 515 (1121) г. присягу в качестве махди, посланного для истребления неверных и восстановления царства Божия на земле.

Масмуды с тем большею легкостью освоились с его учением, что, за исключением положения о непогрешимости имамата и ашаритского толкования Корана, о возможных недостатках которых они не имели понятия, суннитский догмат остался нетронутым; но все сомнения должны были окончательно исчезнуть после того, как этот бессовестный обманщик показал тонко обставленное чудо, ясно свидетельствовавшее о святости его призвания. Когда возросло число его приверженцев, он дал им простую и целесообразную организацию; десять старейших и наиболее надежных из его товарищей составляли верховный совет, а затем он образовал из пятидесяти старейшин различных племен думу, члены которой, вследствие постоянных сношений с непогрешимым Махди, пользовались особым авторитетом. Такое устройство, по-видимому, продолжалось и при присоединении других племен; по крайней мере, всюду, где устанавливалось владычество этой удивительной общины, мы видим наместника или главноначальствующего из числа старейших, а рядом с ним совет, без которого он не предпринимал ничего важного и в котором выражалось представительство общины истинно верующих. Последних сам Махди называл своим любимым словом «аль-муваххидин», «исповедники единства», что испанцы переделали в Almohades, поэтому и мы в дальнейшем изложении будем называть их альмохадами. Когда движение это перешло в открытое восстание, альморавидский наместник Суса попытался вмешаться в дело, но потерпел поражение, что побудило многие другие племена присоединиться к новой секте. В дальнейшей борьбе успех был также по большей части на стороне альмохадов; и несмотря на то, что в 524 (1130) г. [485]нападение на Марокко окончилось неудачей, авторитет Махди был настолько распространен и до того значителен, что эта неудача еще больше воспламенила усердие верующих. Через четыре месяца умер Махди, назначив своим преемником первого и самого верного своего приверженца, Абд аль-Мумина ибн Али, бербера из племени кумия, родившегося недалеко от Тлемсена в 487 (1094) г.; с Ибн Али Махди сошелся еще в 512 (1118/19) г., по пути, после изгнания своего из Биджайи, и затем поставил его во главе совета десяти. Вследствие того, что Мухаммед ибн Тумарт выступил в качестве имама и Махди, естественно, его преемнику принадлежал титул «наместника» халифа, так что теперь снова был и на западе «повелитель правоверных», рядом с Аббасидом в Багдаде и Фатимидом в Каире. Однако Абд аль-Мумин (524–558 = 1130–1163) вначале не решался принять этот титул: было найдено удобным до поры до времени пользоваться тем сиянием, которым было окружено имя Махди, и вследствие этого целых три года никто не знал о его смерти, кроме совета десяти, который продолжал издавать повеления от его имени. Только после того, как Абд аль-Мумин женился на дочери следовавшего за ним по влиянию альмохада Абу Хафса Омара, вождя племенной группы хинтата, первой среди масмудов, и таким образом сблизился с этим племенем, служившим главной опорой веры, совет десяти наконец решился мало-помалу открыть правду. На самом деле организация союза альмохадов была уже настолько прочна, что, после признания со стороны пятидесяти членов думы, никто не отказался присягнуть халифу. Следующие годы до 534 (1139/40) г. прошли в непрерывной борьбе с войсками альморавидов, которые посылались одно за другим для покорения альмохадов, под конец даже под предводительством сына Али Ташфина; но все было напрасно, так как недавно воспламененный фанатизм альмохадов и нетронутые еще силы горных племен дали им перевес над изнеженными вследствие могущества альморавидами, подобно тому как последним по той же причине некогда удалось покорить население Феца и Испании.