ХЕНДРИК ВИЛЛЕМ ВАН ЛУН - ТЕРПИМОСТЬ

Конечно, всех хороших маленьких греческих мальчиков должным образом учили, что Зевс был очень могущественным, могущественным властелином с длинной бородой, который при случае так яростно жонглировал своими вспышками молний, молниями, что казалось, что мир приближается к концу. Но как только они стали немного старше и смогли самостоятельно читать древние саги, они начали понимать ограниченность тех страшных персонажей, о которых они так много слышали в детском саду, и которые теперь явились в виде веселой семейной вечеринки, вечно подшучивающих друг над другом и занимающих такую непримиримую сторону в политических разногласиях своих смертных друзей, что за каждой ссорой в Греции немедленно следовал соответствующий скандал среди обитателей эфира.

Конечно, несмотря на все эти очень человеческие недостатки, Зевс оставался очень великим Богом, самым могущественным из всех правителей и персонажем, которого было небезопасно раздражать. Но он был “разумным” в том смысле этого слова, который так хорошо понимают лоббисты Вашингтона. Он был разумным. К нему можно было бы подойти, если бы кто-то знал правильный путь. И самое главное, у него было чувство юмора, и он не воспринимал ни себя, ни свой мир слишком серьезно.

Возможно, это была не самая возвышенная концепция божественной фигуры, но она давала определенные очень явные преимущества. Среди древних греков никогда не существовало жесткого и незыблемого правила относительно того, что люди должны считать истинным, а что они должны игнорировать как ложное. И поскольку не существовало “вероучения” в современном смысле этого слова, с непреклонными догмами и классом профессиональных священников, готовых навязывать их с помощью светской виселицы, люди в разных частях страны смогли изменить свои религиозные идеи и этические концепции так, как это лучше всего соответствовало их интересам, их собственным индивидуальным вкусам.

Фессалийцы, жившие на расстоянии оклика от горы Олимп, выказывали, конечно, гораздо меньше уважения к своим августейшим соседям, чем асопийцы, жившие в отдаленной деревне на берегу Лаконийского залива. Афиняне, чувствуя себя под непосредственным покровительством своей святой покровительницы Афины Паллады, чувствовали, что могут позволить себе большие вольности с отцом госпожи, в то время как аркадийцы, чьи долины были далеко удалены от основных торговых путей, упорно придерживались более простой веры и осуждали всякое легкомыслие в серьезном вопросе религии. А что касается жителей Фокиды, которые зарабатывали на жизнь паломничеством в деревню Дельфы, они были твердо убеждены, что Аполлон (которому поклонялись в этом доходном святилище) был величайшим из всех божественных духов и заслуживал особого почитания тех, кто приходил издалека и у кого все еще была пара драхм в кармане.

Вера в единого Бога, которая вскоре должна была отделить евреев от всех других народов, никогда не была бы возможна, если бы жизнь Иудеи не была сосредоточена вокруг одного города, который был достаточно силен, чтобы уничтожить все конкурирующие места паломничества, и смог сохранить исключительную религиозную монополию в течение почти десяти столетий подряд.

В Греции такое условие не существовало. Ни Афинам, ни Спарте так и не удалось утвердиться в качестве признанной столицы единого греческого отечества. Их усилия в этом направлении привели лишь к долгим годам бесполезной гражданской войны.

Неудивительно, что народ, состоявший из таких возвышенных индивидуалистов, предлагал большие возможности для развития очень независимого мышления.

"Илиаду" и "Одиссею" иногда называют Библией греков. Они не были ничем подобным. Это были просто книги. Они никогда не были объединены в “Книгу”. Они рассказывали о приключениях неких замечательных героев, которых наивно считали прямыми предками жившего тогда поколения. Между прочим, они содержали определенное количество религиозной информации, потому что Боги, все без исключения, принимали чью-либо сторону в ссоре и пренебрегали всеми другими делами ради удовольствия наблюдать за редчайшим боем на призы, который когда-либо устраивался в их владениях.

Однако мысль о том, что произведения Гомера могли быть прямо или косвенно вдохновлены Зевсом, Минервой или Аполлоном, никогда даже не приходила в голову грекам. Это были прекрасные литературные произведения, которые можно было отлично читать долгими зимними вечерами. Более того, они заставляли детей гордиться своим собственным народом.

И это было все.

В такой атмосфере интеллектуальной и духовной свободы, в городе, наполненном острым запахом кораблей со всех семи морей, богатыми тканями Востока, веселым смехом сытого и довольного населения, родился Фалес. В таком городе он работал и преподавал, и в таком городе он умер. Если выводы, к которым он пришел, сильно отличались от мнений большинства его соседей, помните, что его идеи никогда не выходили за пределы очень ограниченного круга. Среднестатистический милетянин, возможно, воспринимал имя Фалеса, точно так же, как среднестатистический житель Нью-Йорка, вероятно, воспринимал имя Эйнштейна. Спросите его, кто такой Эйнштейн, и он ответит, что это парень с длинными волосами, который курит трубку и играет на скрипке и который написал что-то о человеке, проходящем сквозь железнодорожный поезд, о котором когда-то была статья в воскресной газете.

То, что этому странному человеку, курящему трубку и играющему на скрипке, удалось заполучить маленькую искорку истины, которая в конечном итоге может опрокинуть (или, по крайней мере, сильно изменить) научные выводы последних шестидесяти столетий, глубоко безразлично миллионам добродушных граждан, чей интерес к математике, не выходит за рамки столкновения, которое возникает, когда их любимый игрок с битой пытается нарушить закон всемирного тяготения.

Учебники древней истории обычно избавляются от трудности, печатая “Фалес Милетский (640-546 до н.э.), основатель современной науки”. И мы почти видим заголовки в “Милетской газете”, гласящие: “Местный выпускник открывает секрет истинной науки”.

Но как, где и когда Фалес сошел с проторенной дороги и начал действовать самостоятельно, я, вероятно, не смогу вам сказать. Несомненно одно: он не жил в интеллектуальном вакууме и не развивал свою мудрость из своего внутреннего сознания. В седьмом веке до Рождества Христова уже была проделана большая часть пионерской работы в области науки, и в распоряжении тех, кто был достаточно умен, чтобы использовать ее, был довольно большой объем математической, физической и астрономической информации.

Вавилонские звездочеты исследовали небеса.