Мария Ордынцева - Звон английского золота

Здесь было удобно проводить и военные маневры, и праздненства, и театральные представления, но «малый двор», постоянно нуждавшийся в деньгах, никогда не мог себе этого позволить.

И все же Павел, ожидая здесь престола, не тратил время зря. Никогда не одобрявший излишней и ненужной роскоши, всегда в душе не согласный с политикой матери, он стремился всем сердцем улучшить жизнь страны, решить проблемы экономики, армии, государственного управления. И, получив престол, он немедленно принялся воплощать в жизнь все реформы, задуманные им за долгие годы гатчинского уединения.

……………………………………………………………………

Перемены начались уже на следующий день.

Утром гвардии было приказано явиться на парад перед Зимним дворцом. Выпавший за ночь глубокий снег таял в утренней оттепели. Офицеры, не привыкшие увязать в снежной жиже под мелким моросящим дождем и мочить дорогой плюмаж и расшитые золотом мундиры, топали три мили от самых казарм до дворца и понимали, что это не есть хорошее предзнаменование для нового царствования. На Дворцовой площади войскам были объявлены новые правила службы: «ни один офицер ни под каким предлогом не имеет права появляться куда бы то ни было иначе, как в мундире; офицерам запрещено ездить в закрытых экипажах, а только верхом или в санях, или в дрожках» и так далее.

При Екатерине-матушке офицер гвардии должен был иметь шесть или четверик лошадей, новомодную карету, много мундиров (каждый стоимостью не менее 120 рублей – огромные деньги!), несколько модных фраков, жилетов, множество шелковых чулок, башмаков, шляп, много слуг, егеря или гусара, «облитого» золотом или серебром. Из-за этих велений государыни гвардия всегда была по уши в долгах.

Вводимый Павлом мундир стоил не более 22 рублей. Шубы и муфты носить запретили вообще (представьте-ка себе офицера в муфте!). Под камзолы предложено было надевать фуфайки, камзолы подбивать мехом и крыть стамедом. Мундиры были широкие и застегивались сверху по пояс. Ими возмущалось все разбалованное офицерство. Но когда Александр Павлович реформировал обруганный павловский мундир, эти же самые «возмущенные» не знали, как и «похвалить» обрезанные по пояс полы и воротники, задевающие за уши.

С модой, впрочем, немного переборщили и при Павле: запретили даже завязки на башмаках, велев носить пряжки, и прически теперь предписывалось зачесывать назад, а не на лоб.

Беспристрастные современники безжалостно отзывались о екатерининской гвардии:

– В России достаточно быть кавалерийским офицером, чтобы не уметь ездить верхом.

Кавалерия была отвратительна. Лошадей плохо кормили и плохо взнуздывали, большинство из них были старыми клячами, изнуренными и беззубыми, видевшими, наверное, еще штурм Измаила. Русские кавалеристы едва могли держаться в седле и не знали, с какой стороны подойти к сабле. Из всех офицеров лишь четверо (!) полковых командиров умели ездить верхом.

В армии процветали вопиющие казнокрадства. При Потемкине умудрились разворовать целый рекрутский набор, причем единственный за несколько лет! Разворованных рекрутов вместе с женами обращали в крепостных. По свидетельству Безбородко, только в 1795 году разными способами из полков растащили 50 000 человек – и это при общей численности армии в 400 000 солдат!

Гвардейская служба представляла собой кукольную комедию. Даже гвардейские секретари были настолько влиятельны, что жаловали кого хотели за деньги. Бывать в казарме для офицеров было дурным тоном. Над «гатчинцами», которые несли службу по-настоящему, смеялись. Конечно, солдаты цесаревича по большинству состояли из малороссов и изяществом манер не отличались, но, обижаемые изнеженными гвардейцами, в долгу не оставались и все отзывы о себе доносили Павлу и его окружению.

В гвардию записывались еще младенцами. В одном только Преображенском полку числилось несколько тысяч унтер-офицеров и сержантов!

Придя к власти, Павел, обожающий военное дело, припомнил все это кому следовало. И начал борьбу с роскошью, негой и ленью гвардейцев.

Он заставил офицеров вставать рано, еще до света быть в мундире, наравне с солдатами ежедневно быть в строю, жить в казарме. Всех «отлучных» гвардейцев он приказал созвать на смотр.

Во всех губерниях и уездах поднялся вой. Дороги забились кибитками с матерями, волокущими своих чадушек на смотр к императору. А недоросли, числившиеся в бумагах гвардейской канцелярии совершеннолетними увальнями, на деле часто еще играли в куклы и сосали леденцы у нянек на коленях. И наблюдая такую картину, читатель, невольно думаешь, что Павлу в уме, чести и справедливости не откажешь. Не каждый монарх смог бы так наказать бессовестных и бесстыдных подданных за обман и злоупотребление.

Стремясь дать армии прочную организацию, какой она уже давно не видела, Павел по примеру западных образцов ввел систему инспекторов, которая в свое время считалась совершенной. Система эта сохранялась и два последующих царствования. Пороки инспекторской системы, впрочем, проявились через некоторое время и вызвали определенное недовольство армейских чинов, но за эти пороки Павел не был ответственен, поскольку автором системы не был.

Но все же стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делам делали гвардейскую службу весьма неприятной. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на большие расстояния. Это случалось так часто, что у гвардейцев вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сотен рублей ассигнациями, чтобы не остаться без денег в случае внезапной ссылки. Саблукову лично пришлось три раза давать взаймы денег своим товарищам, которые забыли принять эту предосторожность. Офицеры из-за этого жили в постоянном страхе и беспокойстве, потому многие совсем оставляли службу и уезжали в поместья, или переходили на гражданскую службу. По этой же причине производство в чины шло очень быстро, особенно для тех, кто имел крепкие нервы. Саблуков нервы имел, а потому продвигался очень скоро, так что из подпоручика конной гвардии, каким он был в 1796 году, в июне 1799 года уже был полковником, миновав все промежуточные ступени. Из 132 офицеров, бывших в Конном полку в 1796 г., всего двое, включая Саблукова, остались в нем до кончины Павла.

В то утро, стоя на Дворцовой, гвардейцы еще не подозревали, насколько велики предстоящие перемены и как круто повернулась жизнь. Они лишь роптали на новый мундир и на ранний смотр.

Великие князья Александр и Константин поспешили явиться к отцу в гатчинских мундирах, напоминая собой старинные портреты прусских офицеров, выскочившие из рамок.