Наталья Мицюк - Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

На примере изучения истории родовспоможения и медикализации этого процесса стало возможным изучение механизмов социального контроля – процесса перехода контроля над родами от женской части общества к мужчинам-врачам, которые не могли ни толком прочувствовать все этапы этого биологического действа, ни оказать действенную психологическую помощь. Исследователь связывала историю медикализации родовспоможения, утверждение технократической модели родов не столько с прогрессом науки и технологий, сколько с господствовавшей патриархатной системой, которая (несмотря на все успехи женской эмансипации в политической и социальных сферах) не только не думала сдавать позиции, но и вытесняла женский опыт и знания из сферы наблюдения за женским репродуктивным здоровьем. Такой подход к истории науки был абсолютно новым, как и желание Дж. Левитт доказать, что медикализация родовспоможения, обеспеченная развитием европейского медицинского знания, в итоге превратила врачей-мужчин во всемогущих экспертов, спорить с которыми стало бесполезно.

Утверждение биомедицинской модели родов и, как следствие, перенос родов в стационары, которые стали считаться единственным легальным местом для деторождения, привело, конечно, к снижению материнской и младенческой смертности, облегчению страданий роженицы – этого никто не отрицал. Но именно с обращением к теме чувств и эмоций, с усилением позиций гендерной антропологии стало возможным заострить внимание на оборотных сторонах новой, технократической модели родов.

Одновременно с публикациями Дж. Левитт в те же 1980‐е вышло немало работ по истории деторождения, написанных с иных идейных позиций: их авторы не склонны были считать, что двухвековая история трансформации культуры деторождения привела женщину в «физическую тюрьму» (к потере контроля над собственным телом, зависимости от технологий и знаний врачей), а социальную систему – к углублению патриархата, гендерных асимметрий и социального неравенства (поскольку не все женщины имели равный доступ к медицинским технологиям). Так, в книге французского историка Жака Жели «Дерево и плоды» (1984) [26] Gelis J. History of Childbirth: Fertility, Pregnancy and Birth in Early Modern Europe. Boston: Northeastern University Press, 1991. (Оригинал – Gelis J. L’ Arbre et le Fruit. Paris, 1984.) та же социальная история родовспоможения была подана как история расширения научного знания, прогресс которого неизбежно ведет к общему социальному прогрессу. Однако сторонницы феминистской антропологии восприняли такие воззрения критически [27] Van Hollen C. Perspectives on the anthropology of birth // Culture, Medicine, and Psychiatry. 1994. Vol. 18. P. 501–512; Blumenfeld-Kosinski R. Not of Women Born – Representations of Caesarean Birth in Medieval and Renaissance Culture. Ithaca; London, 1990. , полагая, что в контексте гендерных исследований в истории и антропологии раскрывать темы, связанные с историей женского тела, не опираясь на концепты и тезаурус этого нового направления (гендер, медикализация, социальный конструктивизм, биовласть, эмоциональный режим эпохи), уже нельзя [28] Opitz-Belakhal C. Evatöchter und Bräute Christi: weiblicher Lebenszusammenhang und Frauenkultur im Mittelalter. Weinheim, 1990. . Справедливости ради стоит отметить, что Ж. Жели собрал огромный материал по истории обрядов, миропонимания, по «истории чувств» и интимности в раннее Новое время. Сумев привлечь фольклорные источники, книги по знахарству, он создал классическое сравнительно-этнографическое исследование, проведя аналогию между культурой деторождения европейцев и их представлениями о природных и сельскохозяйственных циклах и ввел в научный оборот бесценный материал по этномедицине (использование целебных трав для стимуляции зачатия [29] Gelis J. History of Childbirth. P. 7. ). Как и большинство коллег, Ж. Жели полагал, что система родовспоможения, основанная на традиционных знаниях и навыках, «неизбежно сменилась» биомедицинской вследствие развития капитализма, рационализма и урбанизации. Именно так представлялась тема в публикациях немецких историков того же времени (и все они, как можно догадаться, были именно мужчины-исследователи) [30] Rituale der Geburt. Eine Kulturgeschichte / Hrsg. von J. Schlumbohm, J. Goelis, P. Veit. München, 1998; Schäfer D . Geburt aus dem Tod. Der Kaiserschnitt an Verstorbenen in der abendländischen Kultur. Hürtgenwald: Guido Pressler, 1999. .

В те же годы на излете XX века в европейской и американской историографии появилось множество публикаций, авторы которых не столько центрировали внимание на истории проникновения в акушерство (и через него в массовое сознание) медицинского языка и стиля мышления, медицинских концепций и представлений, сколько реконструировали «историю акушерок» [31] Donegan J. Women and Men Midwives. Westport, Connecticut: Greenwood Press Inc., 1978; Donnison J. Midwives and Medical Men. New Barnett: Historical Perspectives, 1988. . Историки демонстрировали непростые отношения между умелицами-повитухами, ставшими постепенно акушерками, и мужчинами-врачами и прослеживали эти отношения с конца XVIII века в контексте переноса родов из домашнего пространства в стационары (и, по сути, иллюстрировали процесс медикализации деторождения). Именно в это десятилетие ученые стали задавать непростые вопросы: кто определял поведение роженицы и в силу опыта мог научить их, как не опытные акушерки? Так почему же и как эти последние поддались напору обученных и образованных на медицинских факультетах мужчин-врачей, превратившись в «служанок» акушерской практики? Что было следствием этого растянувшегося на полтора столетия процесса? Те, кто придерживался феминистского подхода, настаивали на том, что в вину врачам-мужчинам можно ставить потерю женщинами собственного автономного опыта родов. Те, кто был далек от феминизма, видели в медикализации родов только солнце научного прогресса.

1990‐е годы принесли с собой взрыв интереса к истории культуры деторождения ушедших столетий [32] Пушкарева Н. Л. Материнство как социально-исторический феномен (обзор зарубежных исследований по истории европейского материнства) // Женщина в российском обществе. 2000. № 1 (17). С. 9–24. . Расширилось тематическое и географическое разнообразие исторических исследований, чему немало способствовал междисциплинарный подход, заметнее стали методы, привлеченные из сопредельных дисциплин, новые источники. Особо усердствовали медиевисты [33] Ordnung und Lust: Bilder von Liebe, Ehe, Sexualität im späten Mittelalter und fruheren Neuzeit / Hrsg. von H.‐J. Bachorski. Trier, 1990. и новисты (специалисты по истории раннего Нового времени) [34] Boym S. Sexuality and Body in Russian Culture. Stanford, 1993; Barona J. L. The Body Republic: Social Order and Human Body in Renaissance Medial Thought // History and Philosophy of Life Science. Valencia, 1993. Vol. 15. P. 165–180; Koerper-Geschichten: Studien zur historischen Kulturforschung. Frankfurt a. M.: Taschenbuchverlag, 1996; Labouvie E. Andere Unstaende: Eine Kulturgeschichte der Geburt. Koeln etc: Boehlau, 1998. . В те же «гендерные 90‐е» [35] Жеребкина И. А. Гендерные 90‐е, или Фаллоса не существует. СПб.: Алетейя, 2003. развернулись активные дискуссии между специалистами в области женской истории, социальными историками медицины [36] Schlumbohm J. Rituale der Geburt. Eine Kulturgeschichte / Zus. mit B. Duden, J. Goelis, P. Veit, Hg. München, 1998; Schäfer D. Geburt aus dem Tod. , социальными и культурными антропологами, социологами медицины и филологами. Стоит подчеркнуть, что в то время как российская историография еще только подступала к этим темам, в европейской окончательно утвердились и стали доминирующими подходы феминистской антропологии, гендерной истории, опирающиеся на подходы социального конструктивизма. История родильной культуры давала как нельзя более обширный и внятный материал для реконструкции всех форм противостояния «традиционного» и приобретенного личностного опыта, равно как опыта «научного», то есть опирающегося на доказательные медицинские знания; патриархатных социальных институтов – и идей, связанных с гендерным равенством, женской свободой, репродуктивными правами женщин.