Юрий Богомолов - Сериал с открытым финалом. Участь человечности в зеркале кинематографа

«Прошу слова» (1975 г.). Режиссер Глеб Панфилов

«Белое солнце пустыни» (1970 г.). Режиссер Владимир Мотыль

Прологом к Гражданской войне, затянувшейся на несколько десятилетий, стал Октябрьский переворот. С победой красных над белыми братоубийственная бойня не закончилась. Ее следующей фазой стала коллективизация. Затем – Большой террор…

Это все – реки крови, горы трупов и без числа искалеченные души оставшихся в живых людей. Уже одна эта цепь войн образовала конвейер обесчеловечивания человека.

Быстро падает человек

Холостой выстрел «Авроры» по Зимнему и его бескровное взятие вроде бы не предвещали такого уж полномасштабного злодейства.

Спустя год Бунин удивлялся:

«А кругом нечто поразительное: почти все почему-то необыкновенно веселы, – кого ни встретишь на улице, просто сияние от лица исходит:

– Да полно вам, батенька! Через две-три недели самому же совестно будет…

Бодро с веселой нежностью (от сожаления ко мне, глупому) тиснет руку и бежит дальше». (Иван Бунин. Окаянные дни. – М.: Молодая гвардия, 1991. С. 1 Иван Бунин. Окаянные дни. Читать онлайн (traumlibrary.net))

Уже через пару дней Бунин замечает: «Быстро падает человек».

И не физически – морально. А вскоре и физически человеки посыпались в могилы пачками и буднично.

Следующая запись Бунина:

«Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…» Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна «страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди, что ли?» (Там же.)

Писатель заметил историческую развилку, которая в ту пору многим казалась несущественной: по одной из дорог маршировал «революционный народ»; на соседней тропе топтались «люди».

Примечательно, что советский кинематограф начал мифологическую летопись Гражданской войны с рассказа о подвиге юных буденновцев, запечатленном в фильме Ивана Перестиани «Красные дьяволята».

К реальной истории Гражданской войны фабула картины имеет кривое отношение. В титрах обозначена дата: «Шел 1918 год». В том году злодей (по версии авторов) Нестор Махно вместе со своим отрядом воевал не с Красной армией и с Буденным, а на стороне Красной армии и без Буденного. Лишь в 1921-м Махно со своими партизанскими отрядами отделился от красных и противопоставил себя им. В год выхода в прокат картины прототип Махно пребывал в эмиграции в Польше, а до этого побывал в Румынии, куда сбежал из Совдепии, после этого был судим, оправдан, едва избежал похищения чекистами, умер во Франции и ни разу не был пленен Буденным, как это случилось с киношным Махно.

Это расхождение не в укор авторам. Его важно иметь в виду зрителям: картина не про историю, а по мотивам истории. У нее статус мифологического сочинения, о свойствах и содержании которого следует судить по законам, несколько отличным от тех, с которыми мы подходим к художественному произведению. Тут другая мера условности.

Война здесь мальчишеская игра с отсылками к подробностям, имеющим аттракционный вид: драки, погони, расстрелы, спасения… Тут же отсылки к хорошей беллетристике: Мишка зачитывается романом Фенимора Купера «Следопыт», Дуняша – «Оводом» Этель Лилиан Войнич, герои которых питают романтическое мироощущение «дьяволят» и вдохновляют их на самоотверженные подвиги.

Ветхозаветной героики добавляет кулачный поединок юного буденновца Мишки со здоровенным махновцем. Титр свидетельствует: «Давид и Голиаф». Давид Мишка берет верх над громилой Голиафом.

Главная линия фронта пролегла меж красным красавцем Буденным и карикатурным батькой Махно. Подростки «краснеют» в силу обстоятельств – у ребят белые убили отца и сожгли родную хату. Зло выдает себя неприятными лицами его носителей и акцентированно агрессивной жестикуляцией.

Добро тоже с кулаками, но оно не чурается «лирических пауз». У махновцев «паузы» другого свойства – загульно пьяные. Они грабят, убивают, напиваются, глумятся над пленными и беззащитными под плясовую. А отдыхают они под гармошку, выводящую: «У самовара я и моя Маша…»

У красных своя музыкальная крыша, русская народная песня «Эх, полным-полна моя коробочка…».

Под нее «Дьяволята» начинаются, с ней и заканчиваются, но уже на празднике в честь Красной армии. Дьяволята успели к торжеству не с пустыми руками, а с мешком, в котором беспомощно трепыхается враг советской власти дядька Махно. Это подарок командарму Буденному. От детей.

«Подарок» выволакивается на помост и кладется к ногам молодцеватого командарма. Из мешка под общий хохот и улюлюканье выползает жалкое ничтожное существо.

Враг не просто побежден – он унижен и морально раздавлен. Перед нами ранний пример гражданской казни, которая станет столь популярной в годы Большого террора, когда видных деятелей революционной поры, прежде чем физически убить, втаптывают в грязь.

Умерщвление человеческого достоинства побежденных стало в ту пору одним из непременных условий окончательной и безоговорочной победы в Гражданской войне. В «Красных дьяволятах» можно разглядеть намек на то, что вскорости станет традицией.

За унижением батьки Махно следует возвышение: церемониальный марш «революционного народа».

«Людей» в том понимании, которое имел в виду Бунин, почти не видно. Если только кто-то мелькнет в эпизоде – отец Мишки, семья мельников… Остальные – по обе стороны экрана: те, кто за стенами кинотеатра, и те, кто в зале кинотеатра. И еще режиссер, вписавший титр, несколько раз мелькнувший в фильме: «Эх, яблочко, да куда катишься…».

Отточие здесь многозначно. В пору Гражданской войны эта частушка варьировалась на разные лады. Вот некоторые из них.

Самое безобидное продолжение

«Эх, яблочко,

Да куда котишься?

Ко мне в рот попадешь —

Да не воротишься!

Ко мне в рот попадешь —

Да не воротишься!»

Семейно-бытовая коллизия

«Эх, яблочко, да на тарелочке,

Надоела жена, пойду к девочке,

Надоела жена, пойду к девочке».

Коммерческий интерес

«Эх, яблочко катись по бережку,

Купил товар, давай денюжку,

Купил товар, давай денюжку».

Наконец, политические мотивы

«Эх, яблочко, да цвета зрелого.

Любила красного, любила белого.

Любила красного, любила белого».

Как вариант

«Эх, яблочко цвета макова,

Я любила их одинаково,

Я любила их одинаково».

Еще вариант