Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 2

Этим впервые проявились династические замыслы Шамиля. Еще не пользовавшись тогда популярностью в той степени, в какой пользовался в последствии, в сороковых годах, Шамиль сделал свое предложение не смело и не вполне рассчитывая на успех. Когда же оно было принято, и он увидел себя совсем в иных условиях против прежнего, то тотчас же начал действовать самостоятельно, как полный и законный властелин всего немирного края. С этого же времени он начал рассылать свои прокламации к племенам, населяющим Правое Крыло Кавказской Линии. Их принимали охотно и даже с большим уважением, особливо после того, как Абадзехи добровольно подчинились наибу Шамиля, Магомету-Амину.

Чрез восемь лет после назначения Шамилю преемника, Гази-Магомет достигнул совершеннолетия; и по этому случаю, снова был провозглашен наследником Иманского звания; а вслед за тем, назначен наибом в Карату.

Не смотря на очень молодые лета, Гази-Магомет управлял своим наибством с такою уверенностью и с таким тактом, что через несколько лет правители шести соседних к Карату наибств постепенно обращались к Шамилю с просьбою дозволить им, по причине отдаленности их от Дарго и Ведено, обращаться во всем касающимся гражданского и военного управления у Гази-Магомету, совершенно так, как бы к самому Имаму. Просьба эта, была признана Шамилем основательною, и вследствие этого, все шесть наибств поступили в полное ведение Гази-Магомета.

Что касается населения страны, то все оно поголовно питало к Гази-Магомету особенную симпатию за его внимательность и приветливость к каждому горцу, кто бы то он не был: богатый или бедный, человек, пользующийся общим уважением, или преступник, осужденный на смерть. Этому последнему сорту людей, Гази-Магомет оказывал в противоположность всем прочим предводителям горцев особенное свое внимание, и даже нарочно приходил к ним или призывал к себе, чтобы беседовать с ними и усладить последние их минуты. Доброта его сердца вошла в пословицу, а готовность выслушать каждого, разобрать его дело, не стесняясь временем и местом, и содействовать всем, что от него зависело, приобрела ему от жителей Дагестана высокое уважение, которое скоро перешло и в Чечню.

Независимо того, личная храбрость, столь высокоценимая воинственными горцами, в Гази-Магомете обращалась в полную неустрашимость, которая должна перейти даже к потомству, в виде героической поэмы, сочиненной в его честь.

Все эти данные, успокаивая горцев на счет будущности страны, невольно приводили их к сравнению характера будущего Имама с характером его отца. Результат сравнения был очевиден и оказывался не совсем в пользу последнего. И действительно: не взирая на все доблести и заслуги Шамиля, нелюдимость и недоступность, которыми он окружил себя преимущественно в последние годы, составляли резкий контраст с приветливостью и доступностью Гази-Магомета; а эти условия не могли не произвести впечатление на восприимчивых горцев. И вот, в последние два года существования Имамской власти на Кавказе, Дагестанская молодежь начала потихоньку поговаривать о замене старого Имана молодым. Оппозиция в этом случае являлась только со стороны немногих отъявленных приверженцев Шамиля, да и то стариков, которые хотя и имели голос и влияние, но не были бы в состоянии отстоять своих убеждений силою, если бы дело приняло серьезные размеры.

К чести Гази-Магомета следует сказать, что он не только не пользовался происходившим в умах горцев брожением, но и всю энергию, которая порождалась таким настроением, обращал в пользу отца, и тем самым способствовал к удержанию недовольных на стороне Шамиля и в пределах подвластного ему края.

Такое прямодушие окончательно расположило к нему Шамиля, который и без того очень его любил за строгость в исполнение предписаний религии и за беспредельное чувство сыновьего почтения, доводящего Гази-Магомета до какого-то смирения, даже до слабости.

Тем не менее, катастрофа, приготовлявшая результатами сравнения личности старого Имама с личностью его сына, по всей вероятности разыгралась бы по окончании Гунибского дела какими-нибудь более или менее знаменательными фактами, если бы экспедиция пятьдесят девятого года кончилась тем же, чем кончилась экспедиция тридцать девятого.

Вышеизложенные подробности выставляют Гази-Магомета таким человеком, который, действуя на прежнем своем поприще в видах нашего правительства, может принести несомненную и притом большую пользу стране и народу столь хорошо ему известными во всех отношениях. Поэтому весьма было бы полезно удостовериться в справедливости собранных мною сведений на месте. Что же касается до желания с его стороны служить России, то я могу поручиться, что оно в нем так же велико, как и в брате его Магомет-Шеффи, с тою только разницею – что последний прямо и ничем не стесняясь говорит о своем желании и даже для исполнения его готов убежать от отца; а Гази-Магомет, сколько по свойственной ему солидности и осторожности, столько же и вследствие сыновьего чувства, о котором было упомянуто выше, тогда только выскажет свое желание, когда узнает, что на то есть согласие отца и притом вполне искреннее; о чем однако, я до времени ничего не могу сказать.

Остается удостовериться – в какой степени усвоен Гази-Магометом взгляд отца на наследственность Имамского звания в его роде; или же он от души убежден, (как это покаместь мне кажется), в невозможности существования на Кавказе Имамта, в бесполезности Газавата, и в необходимости для страны и народа полного мира со всеми его атрибутами.

Считая этот вопрос более важным между прочими моими обязанностями, я обращу все внимание для разрешения его самым положительным образом.

9-го марта. Сегодня Шамиль сообщил мне краткое сведение об одном обычае, имеющем в покоренном крае весьма большое значение. Обычай этот употребление женщинами шальвар.

Большинство населения считает эту принадлежность костюма столь же необходимою для женщин, как самую женскую стыдливость, выражением которой она служила. До появления Шамиля в главе управления, некоторые магалы (общества) славились бесстыдством своих женщин собственно потому, что оне не употребляли шальвар. Шамиль назвал эти общества: Калакал, Акуал и Хидатль.

Одним из первых действий Шамиля по части гражданского благоустройства в немирном крае, было учреждение строгих мер к восстанию полноты в женском костюме. Взирая на пренебрежение женщин к шальварам, как на явную порчу нравов, он грозил виновным в неисполнении своего наказа долговременным заточением в яме и усиленным денежным взысканием. Общественное мнение, в большинстве своем, разделяло, как сказано выше, взгляд Шамиля на назначение и необходимость шальвар; и потому настойчивость его охотно была принята везде и всеми, за исключением немногих деревень. Из числа их, Шамиль указал на дер. Инхилю, где женщины до того отвыкли от шальвар, что не смотря на угрозу и на неизбежность ее исполнения, – оне еще долгое время после обнародования ее забывали их на берегу реки, в которой оне имеют обыкновение, (также как и все городские женщины), мыться всякий раз, когда являются к ней по какой-либо надобности. Забывчивость, которая, по мнению Шамиля, да вероятно и по мнению того же большинства населения, выражает не что иное, как слишком продолжительное растление нравов, в котором пребывали жители Инхилю.