Сергей Антонов - Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Как нередко указывают историки, реформы не только не решили всех российских проблем, но и в действительности породили ряд новых. Многие принципиальные, но сомнительные аспекты российской жизни остались в неприкосновенности. Например, Россия до 1905 года оставалась самодержавной монархией, и в ней официально сохранялась пришедшая из XVIII века иерархическая система установленных законом сословий; несмотря на ослабление цензуры в 1860-х годах, ничем не стесненную речь вплоть до конца столетия можно было услышать лишь от адвокатов в залах судебных заседаний. Более того, Великие реформы не принесли немедленного экономического изобилия, так как ускорение промышленного развития стало намечаться лишь в 1880-х годах. Россия XIX века присутствовала на всемирном рынке в первую очередь как поставщик зерна и некоторых других видов сырья, а также как рынок для сбыта промышленной продукции; доход на душу населения оставался низким, при том что российская экономика по объему была равна французской или даже превосходила ее.

Исследуя экономическое и социальное развитие Российской империи, историки обычно предполагают, что одной из принципиальных – и в конечном счете для нее губительных – проблем являлась неспособность создать устойчивую культуру частной собственности, включая кредит, и полноценное правовое государство [8] Pipes R. Russia under the Old Regime. New York, 1974; Civil Rights in Imperial Russia / Eds. O. Crisp, L. Edmondson. Oxford, 1989; Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia. Chicago, 1985; Farrow L. Between Clan and Crown: The Struggle to Define Noble Property Rights in Imperial Russia. Newark, 2004; Wagner W. Marriage, Property, and Law in Late Imperial Russia. Oxford, 1994; Rieber A. Merchants and Entrepreneurs in Imperial Russia. Chapel Hill, 1991; Owen T. Capitalism and Politics in Russia: A Social History of the Moscow Merchants, 1855–1905. Cambridge, 1981; Pintner W. Russian Economic Policy under Nicholas I. Ithaca, 1967; Baberowski J. Autokratie und Justiz: Zum Verhältnis von Rechtsstaatlichkeit und Rückständigkeit im ausgehenden Zarenreich 1864–1914. Frankfurt am Main, 1996; несколько более оптимистические трактовки см. в: Gregory P. Before Command: An Economic History of Russia From Emancipation to the First Five-Year Plan. Princeton, 1994; Malia M. Russia under Western Eyes: From the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. Belknap Press, 1999; см. также: Read C. In Search of Liberal Tsarism: The Historiography of Autocratic Decline // Historical Journal. 2002. Vol. 45. P. 195–210. . Считается, что и капитализм, и право в России были либо недоразвитыми, либо заимствованными из Западной Европы и нежизнеспособными, потому что у них якобы не имелось прочных корней в российском обществе и исторических традициях. Значение частной собственности и кредита для этих дискуссий самоочевидно, даже если мы вслед за Екатериной Правиловой откажемся от упрощенного понимания частной собственности, отождествляющего ее с модернити, прогрессом и политическими свободами, и признаем, что в России Нового времени «иные разновидности неэксклюзивной и неабсолютной собственности представляли современную альтернативу западной концепции собственности» [9] Pravilova E. A Public Empire: Property and the Quest for the Common Good in Imperial Russia. Princeton, 2014. P. 292. N. 5. .

Тем не менее как личный кредит, так и культура частной собственности в Российской империи остаются очень слабо изученными: в существующих исследованиях Великих реформ, капитализма и структур собственности едва упоминается кредит и совершенно не объясняются его параметры, как и то, каким образом его экономические аспекты были связаны с процессами в социальной, политической, культурной и юридической сферах [10] Russia’s Great Reforms; Rieber A. Merchants and Entrepreneurs; Owen T. Capitalism and Politics; Blackwell W. The Beginnings of Russian Industrialization, 1800–1860. Princeton, 1968. . Единственным исключением является интереснейшая специальная литература, посвященная становлению современной банковской системы, в которой, однако, практически совсем не учитывается точка зрения заемщиков и клиентов банков, а также все разнообразие неформальных межличностных кредитных отношений, в которых участвовало подавляющее большинство жителей России, не имевших постоянного доступа к банкам [11] Боровой С. Я. Кредит и банки России (середина XVII в. – 1861 г.). М., 1958; Гиндин И. Ф. Банки и экономическая политика в России (XIX – начало XX в.). М., 1997; Кредит и банки в России; Морозан В. В. История банковского дела в России: вторая половина XVIII – первая половина XIX в. СПб., 2001; Саломатина С. А. Коммерческие банки в России: динамика и структура операций, 1864–1917. М., 2004. .

Главный тезис этой книги состоит в том, что неформальный личный кредит затрагивал все аспекты жизни в Российской империи и служил фундаментом, на котором выстраивалась вся система частной собственности и весь общественный строй; при этом сам он опирался на достаточно эффективные юридические нормы, введенные в первую очередь с целью защиты интересов собственников. Соответственно, и нормативные акты, регулировавшие кредит, и практика правоприменения связывали абстрактный мир денег и обмена с конкретным миром семейной жизни, соседских отношений и материальных благ.

Первая часть настоящей работы посвящена культуре кредита, общей для разных групп собственников, существовавших в России. Мы рассмотрим деятельность частных заимодавцев и поместим личный кредит в контекст социальных и родственных взаимоотношений, а также культурных установок и практик, связанных с богатством, личной независимостью и несостоятельностью. Главная тема второй части – взаимодействие между частными лицами и государственным юридическим и административным аппаратом, включавшим полицию и суды, практикующих юристов и долговые тюрьмы. Обе части книги тесно связаны друг с другом и служат составными частями единого сюжета, поскольку культура кредита в значительной степени находила выражение в юридических нормах и практиках, в то время как право невозможно исследовать в отрыве от интересов и стратегий индивидуумов, пользовавшихся судами и служивших в них.

Настоящая работа не имеет своим предметом экономическую историю, хотя и содержит некоторые цифры, которые нельзя найти в прочих опубликованных источниках, поскольку они важны для аргументации. Вместо того я обращаюсь к методологиям социальной истории, истории культуры и права по мере необходимости в процессе изучения такого многогранного явления, как кредит. Подобно другим недавно вышедшим работам по истории России, моя книга исследует повседневную жизнь обычных людей, в противовес более привычной для нашего предмета логике государственной политики и правительственных учреждений [12] См., например: Smith A. For the Common Good and Their Own Well-Being: Social Estates in Imperial Russia Oxford, 2014; Martin A. Enlightened Metropolis: Constructing Imperial Moscow, 1762–1855. Oxford, 2013; Antonova K. P. An Ordinary Marriage: The World of a Gentry Family in Provincial Russia. Oxford, 2013; Бокова В. Повседневная жизнь Москвы в XIX веке. М., 2009; Ransel D. A Russian Merchant’s Tale: The Life and Adventures of Ivan Alekseevich Tolchënov, Based on His Diary. Bloomington, 2008; Cavender M. Nests of the Gentry: Family, Estate, and Local Loyalties in Provincial Russia. Newark, 2007; Randolph J. The House in the Garden: The Bakunin Family and the Romance of Russian Idealism. Ithaca, 2007. . В качестве источников я использую преимущественно, хотя и не эксклюзивно, судебные дела, главным образом из дореформенных судов, ранее не изучавшиеся и тем более не публиковавшиеся. Большинство из них разбиралось в Москве, главном финансовом и коммерческом ядре Российской империи, или в Санкт-Петербурге, ее столице и центре внешней торговли. Однако сами трансакции и события, разбиравшиеся в столичных судах, нередко происходили и из других губерний, и потому было бы более точно представить настоящую книгу как работу о культуре кредита в Европейской России, исключающую, однако, менее значительные центры кредита, располагавшиеся на западной и южной периферии империи, такие как Одесса, Бердичев и Варшава.