Сергей Мельгунов - Судьба императора Николая II после отречения

Корнет Марков выехал из Петербурга 2 марта и 10-го был в Тобольске. Вырубова направила его с паролем к свящ. Васильеву. Соловьев, с которым Марков перед отъездом познакомился у Вырубовой, выехал, вероятно, дней на десять раньше Маркова. У о. Васильева Марков узнал, что Соловьев уже был в Тобольске с теплыми вещами для семьи и теперь находится в Покровском; через того же о. Алексея Марков передал в губернаторский дом привезенные вещи и получил благодарственное письмо от «шефа» полка, т.е. от имп. Ал. Фед. На словах о. Алексей ему сообщил, что А. Ф. полагает небезопасным пребывание в Тобольске и просит его уехать в Покровское к Соловьеву и временно оставаться у него. Не забудем, что разыгрывался эпилог дела Раевских. Разговор с о. Алексеем происходил в алтаре Благовещенской церкви, сюда пришел Кирпичников и провел Маркова к губернаторскому дому, из второго этажа которого в окно глядела семья. А. Ф. писала Вырубовой 13 марта (ст. ст.), подтверждая рассказ Маркова: «Скажи маленькому М., что его шеф был очень рад видеть». А. Ф. предполагала, что Марков возвращается в Петербург немедленно [298]. В Покровском Марков узнал, что Соловьев арестован приезжавшим отрядом красногвардейцев и отвезен в Тюмень [299]. Мы можем оставить в стороне переписи дальнейших приключений Маркова, объясняющих, как он остался в Тюмени и как по совету случайно встреченного прежнего товарища по корпусу отбросил свой фальшивый паспорт и, пользуясь патриархальностью нравов еще не обольшевистившегося города, принял свой прежний облик – Маркова, бывшего военнослужащего из Проскурова. Далее Марков рассказывает, как он при содействии б. «начальника тюменьского гарнизона» полк. П. попал на службу к большевикам: «Я сделался старшим инструктором формировавшейся кавалерийской части и командиром 1-го тюменьского уланского эскадрона». Ему рисовались перспективы, как он создаст в Тюмени законспирированную ячейку в самой красной армии, вооруженную и материально обеспеченную, куда войдут офицеры, присланные из центра. Пока те не приехали, он саботировал работу.

Служба в красной армии была поставлена под подозрение последующими обличителями Маркова, изображавшими его агентом, может быть бессознательным, немецко-большевистского провокатора Соловьева. Они были в лагере пуристов, в этом отношении и разделяли предрассудки, укоренившиеся в дни гражданской войны в некоторых добровольческих кругах. Следствие Соколова шло по их стопам, причем Булыгин, как всегда, вносит свой нюанс: корнет Марков был устроен на офицерскую должность в местную красноармейскую часть поручиком Соловьевым – «корнет Марков был полезен Соловьеву, когда приезжавшие заговорщики требовали от него доказательства его работы, поручик Соловьев мог им сказать: хорошо! Приходите сегодня на парад гарнизона, вы увидите офицера, едущего впереди эскадрона; он сделает такой-то знак рукой. Это наши!» Прием Булыгина, – правда, он только причастен к сибирскому следствию, – совершенно изумителен. Дав предположительный ответ от имени Соловьева мифическим личностям, его запрашивавшим, т.е. ответ, измышленный им самим, он добавляет: «Когда в 21 г. по поручению следователя Соколова я допрашивал в Берлине корнета Маркова, он показал, что в его эскадроне в Тюмени, который Соловьев называл “своими людьми”, были самые обыкновенные красноармейцы, ничего общего ни с какими заговорщиками не имевшие».

Кому мы должны верить – воспоминаниям корнета Маркова или следовательским изысканиям кап. Булыгина? Соколов не знал воспоминаний Маркова и судил о нем по характеристике допрошенных свидетелей – для него почти всегда «лжет» Марков. Слова Маркова вызывают у меня несравненно больше доверия, несомненен факт, что он прибыл в Тюмень в середине марта, в момент, когда Соловьев был арестован. Марков рассказывает, что через несколько дней он неожиданно встретил Соловьева в парикмахерской. Со слов Соловьева он узнал, что тому удалось объяснить происхождение у него фальшивых документов желанием бросить фронт еще во времена Керенского из-за своих крайних анархических убеждений: «Его доводы подействовали на вечно полупьяного председателя тюменьского совдепа Немцева и его помощника, такого же горького пьяницу Неверова» – Соловьев был выпущен на свободу под расписку о невыезде из Тюмени с обязательством являться каждый день в совдеп. Отобранного у него чека на сумму в 10 тыс. ему не вернули. Дело было передано революционному трибуналу. Само по себе подозрительно ли такое освобождение? Припомним, как легко члены «московской экспедиции» освободились из цепких рук кронштадтских матросов. С именем Немцева мы встретимся и увидим, что он отнюдь не принадлежал к числу крайних большевиков и что известная уступчивость его проистекала, очевидно, не только от «пьянства». Итак, «тюменьская застава» могла начать играть свою предательскую роль только в 20 х числах марта, когда в Тюмени поневоле осел Соловьев, а вместе с ним и Марков. Как будто нет сомнений, что в это время через тюменьскую заставу никто из центра не проезжал. По признанию Маркова 2-го и его единомышленников, после выезда корнета Маркова всякая связь с ним прервалась, как это было и с Седовым [300].

Соловьев – совершенно ясно – никакого касательства к марковской организации не имел. Марков 2-й, по собственным его словам, узнал о нем позже, когда из Сибири возвратились Седов и Марков Сергей. Следователю Соколову в Рейхенгале (21 г.) Марков 2-й показывал: «Перед посылкой N я пытался ради общей цели установить соглашение с А. А. Вырубовой, но она дала мне понять, что она желает действовать самостоятельно и независимо от него». И позже: «Пока N еще не вернулся, мне из кружка Вырубовой было дано понять, что мы совершенно напрасно пытаемся установить связи с царской семьей посылкой наших людей, что там на месте работают люди Вырубовой, что мы напрасно путаемся в это дело и неуместным рвением только компрометируем благое дело». Соратник Маркова 2-го, Соколов, упоминал в своем показании, что «кажется, в это же время и было названо имя Соловьева, как организатора на месте». Очевидно, дело, было не совсем так, как показывали на следствии «свидетели», ибо второй и последний посланец Маркова 2-го в тобольский период был одновременно и посланцем Вырубовой и получил пароль на о. Алексея. Но сам Соловьев не был причастен к «центральной» организации Маркова 2-го и не мог туда посылать сногсшибательных донесений от имени своей организации, именуемой «Братством св. Иосифа Тобольского». «Он доносил о том, – повествует Булыгин, – что восемь полков красноармейцев, распропагандированных его агентами, заняли два подступа к Тобольску, вокруг которого они расположены, что в доме заключенных у него есть верные люди, что надо опасаться лишь полк. Кобылинского и его адъютанта, что все мосты вокруг города минированы, что город в любую минуту может быть изолирован, и т.п. вздор, что присылка офицеров из центра ему в помощь не нужна, а вредна, так как каждое новое лицо может здесь вызвать лишь подозрения, что нужно присылать только деньги». Откуда Булыгин заимствовал весь этот действительный «вздор»? Здесь сказалась только разыгравшаяся фантазия мемуариста-следователя…