Борис Тебиев - Россия на перепутье эпох. Избранное. Том I

Становление специфически русского, крестьянского социализма было связано с основательным переосмыслением его идеологами современной западной науки, в том числе и классической политэкономии. «40 лет неподвижности в теории такого предмета, как политическая экономия! Это нечто неудобомыслимое, неправдоподобное, невероятное», – сетовал Н. Г. Чернышевский [13]. Его особенно возмущало то, что современная ему «школа экономистов» ставит своей задачей «не развитие производства вообще, а именно, развитие той формы его, успехи которой измеряются расширением оборотов каждого отдельного хозяина» [14].

Признавая классическую политическую экономию «неудовлетворительной для нынешнего времени», «определенно буржуазной» и «антикоммунистической», Чернышевский и другие отечественные социалисты стремились создать собственную экономическую теорию, призванную способствовать открытию «средств для облегчения страданий человечества, для уничтожения нищеты и для развития материального благосостояния» [15]. Исходным пунктом при этом являлась критика капиталистического рыночного хозяйства, в рамках которого «с 1830 года» разрыв между капиталистами и рабочими «стал окончательным и безвозвратным».

Капиталистический строй, считал Чернышевский, является исторически неизбежным, он высоко поднял развитие производительных сил общества, дал свободу личности, но эта свобода существует юридически, а не практически. «Экономическая история движется к развитию принципа товарищества». Для дальнейшего прогресса общества и полной свободы личности необходимо объединить в одних руках землю, капитал и труд. Необходимо также уничтожить вредные действия капитализма, «коренящиеся в самом принципе, в самой логике соперничества».

Наиболее существенным в практическом отношении для российских революционных демократов являлась критика помещичьего хозяйства и помещичьего землевладения. При этом они стремились обосновать непримиримость интересов крестьян и интересов помещиков и на этой основе ставили задачу насильственного революционного уничтожения помещичьей земельной собственности как основы помещичьего хозяйства и замены такого хозяйства крестьянским.

Особое место многие отечественные социалисты, и в первую очередь Чернышевский, отводили крестьянской общине. В этом отношении они следовали не столько за идеализировавшими патриархальные порядки славянофилами, сколько за консервативным прусским экономистом А. Гакстгаузеном (1792—1866). Основательно изучив в первой половине 1840-х годов положение российского общинного землевладения, Гакстгаузен пришел к выводу о том, что в русской крестьянской общине «лежит столь крепкая общественная сила и порядок, как нигде в других странах» [16]. При этом главную выгоду общины прусский экономист видел в том, что она препятствует образованию пролетариата.

Чернышевский первым среди отечественных социалистов-утопистов связал в одну законченную общественно-экономическую систему констатированные Гакстгаузеном особенности русского хозяйства с социалистическими идеалами Запада и попытался доказать, что именно община и артель являются базисом русского прогресса. Несмотря на отсталость, считал Чернышевский, Россия в силу особенностей своего хозяйственного строя, гораздо ближе к осуществлению социалистических идеалов, чем многие западноевропейские страны. Наиболее отчетливо эта мысль прозвучала в работе Чернышевского «Критика философских предубеждений против общинного землевладения» (1858). В основу своей аргументации Чернышевский кладет общефилософский принцип, согласно которому во всех сферах жизни «по форме, высшая степень развития сходна с началом, от которого оно отправляется» [17]. Поскольку развитие началось с коллективных форм владения землей, то и закончиться оно должно такими же коллективными формами. При этом нет необходимости для каждой страны проходить все фазисы социально-экономического развития. Средние фазисы могут выпасть, существовать лишь логически и в таком случае последний фазис может непосредственно следовать за первым.

Утверждение общинного землевладения, по мнению революционных демократов, могло служить основой социалистического преобразования общества. После победы над помещиком в результате крестьянской революции крестьяне должны были избежать капиталистического гнета и автоматически превратиться в граждан социалистического общества.

Наивность подобных рассуждений для серьезных отечественных ученых-экономистов была вполне очевидной. Далеко не идеализируя капиталистические общественные порядки, и отчетливо сознавая наличие язв капитализма, они видели реальные пути их устранения не посредством революционного взрыва, а посредством социальных реформ, общего подъема производительных сил, способного обеспечить достойные условия существования не только для предпринимателей, но и для наемных работников.

Рассматривая социалистические учения как «главную реакцию против школы свободной промышленности» [18], либеральные экономисты отчетливо представляли причины возникновения социалистических утопий, особенности социализма XIX века. Появлению социализма в XIX веке, отмечал Н. Х. Бунге, «особенно благоприятствовали: во 1) извращение нравственных понятий и смешение их с юридическими – (понятие о нравственном христианском долге рассматривалось многими, как юридическая обязанность, которой соответствуют права беднейших сословий на вспомоществование); во 2) мысль, вызванная механическими открытиями, о возможности осуществления всеобщего материального благосостояния, при лучшем распределении доходов; в 3) распространение греко-римских понятий о государстве; наконец, в 4) численное возрастание рабочего класса, так называемого четвертого сословия. Лишенный обеспеченной будущности, с более развитыми нуждами, рабочий класс ощущает сильнейшую потребность в порядке, который доставил бы ему обеспеченное хозяйственное положение» [19].

Одну из важнейших причин популярности социалистических идей в России Бунге видел в ее отсталости, примитивности хозяйственного уклада, в сохранении пережитков не только феодального, но и первобытного состояния земледелия, в консервативной политике правительства, не допускавшего распространения частной собственности на землю даже на просторах Сибири.

В большей части России у крестьян-земледельцев, писал Бунге, существует общинное владение, исключающее личную поземельную собственность и делающее не только владение землей очень шатким, но и каждый договор, касающийся пользования землей, лишенным твердого основания, так как на земли, отведенные в пользование, нет никакого документа. Вследствие этого русский землевладелец, с одной стороны, не привязывается к земле, владение которой ему и его семейству не обеспечено: землю у него по общественному приговору всегда могут отобрать, а с другой, – под влиянием общинного владения, у крестьян формируется убеждение, что в случае недостатка в земле правительство обязано их наделить или из своих, или из помещичьих земель. «Таким образом, – констатировал ученый, – общинным владением и переделением в корне подрывается понятие о праве не только на землю, но и на то, что в нее положено и затрачено труда и капитала, а обязательным наделением подрывается понятие о том, что человек имеет право лишь на то, что он приобрел своим трудом» [20].