Уве Топпер - Великий обман. Выдуманная история Европы

А взять хотя бы самые невероятные события («чудеса Иеговы»), постоянно фигурирующие на страницах Библии. Чтобы дать войску возможность преодолеть водные преграды, расступаются и воды Иордана, и поросшего тростником залива. Солнце останавливается, чтобы дать утолиться гневу. Падающие с неба камни не только побивают вражеское войско, но и разбираются при этом, где свой, где – чужой. (Я не исключаю того, что последний пример – это дошедшее до нас воспоминание о некоем космическом катаклизме [110], но когда и где он произошел – из описания не вычитать.)

Комментируя знаменитое пресловутое взятие Иерихона, Де-лицш (с. 24) отмечает, что «колонна воинов, идущих по пять человек в ряду, должна была иметь в длину около 90 километров, и обходить стены Иерихона всей этой колонне пришлось бы 15 часов. А так как каждый воин должен был ежедневно обойти стену семь раз, то на все это предприятие потребовалось бы…

Нет более вопиющего примера для демонстрации разницы между правдой и поэтическим вымыслом, чем падение Иерихона. Поэтическая выдумка гласит: мощные стены Иерихона пали под влиянием мощи семикратно обнесенного священниками вокруг осажденного города ковчега Господня. Правда гласит: город был взят из-за предательства подкупленной блудницы» (с. 26) [111]. Подобными примерами заполнены многие страницы, что говорит не столько об усидчивости Делицша, сколько о количестве нелепиц, содержащихся в Библии.

Еще одна небылица: совершенно невероятная история о покорении Ханаана?

По этому поводу Делицш выражается ясно: «Нет Бога без земли» (с. 40). Иегова должен завоевать для себя «базисный» клочок земли. Каким образом – неважно. Вот мы и подошли к явной отправной точке: существовавшему лишь в религиозном смысле «народу» иудеев нужна родина, хотя бы в далеком прошлом. И они создают ее себе на кончике пера: пишут книги и описывают в них свою выдуманную «родину». Так, в X веке некоторые религиозные общины, осуществляющие миссионерскую деятельность везде вокруг себя, основывают все новые общины от Галиции на Украине до Галисии на Атлантике [112]. Тогда же писалась история; чем невероятнее и фантастичнее, тем лучше [113]. История эта охватывала многие тысячелетия от дня творения; возводила иудеев в потомки первого человека на Земле [114], в ней была передача древнейших в мире законов, отвоевание исконных родных земель, центральный храм и жреческая каста, и… все, что еще бывает необходимым для создания достойной уважения истории.

Делицш указывает осудительно и на в высшей степени презрительное отношение к женщине, сквозящее во всех ветхозаветных текстах. То же самое встречается и в Новом Завете (Иисус прикрикивает на свою мать: «Женщина, что мне делать с тобой?») и – в очень похожей форме – в Коране. Это – лишнее свидетельство того, что по времени создания эти книги недалеко отстоят друг от друга и что ими была зафиксирована ментальность некоего временного периода. Более того, здесь заложена не историческая картина, не моментальный срез реального прошлого, а изложена идеологическая программа, ставшая потом постепенно, шаг за шагом, фактом в социальной организации общества. Ни в античности, ни в европейском язычестве подобного отношения к женщине не было (согласно Хунке, 1958, оно было просто немыслимо тогда). Новизна этой программы настораживает и помогает определить, что поздние редакции следует датировать более поздним временем: после черной смерти [115].

Подлинная традиция не допускает передачи столь сумбурных и противоречивых текстов, как книги Ветхого Завета. Мы вынуждены предположить, что отдельные фрагменты составлялись деятелями совершенно чуждой культуры; и подобной стряпней они намеревались заполнить выдуманный временной промежуток длительностью от двух до трех тысяч лет. Но как удалось повесить все это на шею умным людям, до сих пор остается загадкой [116].

Каммайер, как и Бальдауф, считает, что Библия – прежде всего, Новый Завет – написана в позднем средневековье. И чтобы разобраться в этом, не нужно быть специалистом: от отдельных моментов у любого читателя волосы становятся дыбом. Прочитав хотя бы первые три Евангелия и Деяния святых апостолов, трудно избавиться от впечатления, что авторы данных текстов не знали Палестины и не имели ни малейшего понятия об иудаизме с его сложными законами и обычаями. Более того, они владели греческим как иностранным; арамейского языка почти не знали и, скорее всего, говорили и писали на вульгарной латыни, которая и была их главным языком.

Каммайер (1982, с. 328) отмечает следующую особенность: чем «моложе» Евангелие, тем более оно проникнуто восточными мотивами, ориентализировано [117].

Если Иисус, как принято считать или внушать, говорил на арамейском, то образованные иудеи – на греческом: ведь Тору в синагогах читали в греческой версии Септуагинты . Таким образом, налицо языковая лакуна.

Одним из первых исследователей этой проблемы стал бывший студент-богослов, обучавшийся при евангелическом монастыре в Тюбингене, Давид Штраусс. «Сегодня мы интересуемся Библией только с исторической точки зрения. Интерес этот не имеет ничего общего с поисками истины», – пишет он в предисловии (1864). Но все мы – крайне политизированы и предвзяты. «Если кто-то пишет о властителях Ниневии или о египетских фараонах, то им вполне может двигать чисто историческая заинтересованность. Однако христианство – настолько живой организм и такая мощная общественная сила, а ответ на вопрос об обстоятельствах его возникновения может вызвать настолько серьезные последствия, что только тупоумный исследователь будет заниматься одним лишь историческим аспектом постановки вопроса о возникновении христианства».

Штраусс, в принципе, распознал, в какую игру здесь играют, и представлял себе масштабы фальсификации. Он приводит типичный пример нравов той эпохи, в которую так много и так легко подделывали: через несколько дней после казни короля Карла I в Англии появляется составленная якобы самим королем в заточении памятная записка, в которой он формулирует доводы в свою защиту и против обвинения. Публика проявляет к сему документу живейший интерес, и за короткий срок «меморандум короля» выдерживает 50 изданий. Казненный монарх в общественном сознании становится невинной жертвой, мучеником. Однако в том же 1649 году знаменитый Мильтон пишет, что речь идет о фальшивке. Сейчас-то известно, что письмо подделал епископ Экзетера. Но тогда в это никто не хотел верить. «Если в тот, в высшей степени просвещенный, век образованные люди в течение сорока лет верили подобной фальшивке, защищали ее подлинность, – пишет Штраусс (с. 27), – то нечего удивляться тому, что можно было безнаказанно написать и обнародовать от имени Христа, апостолов и прочих выдающихся личностей так много поддельных текстов».