Николай Данилевский - Беглые в Новороссии

- Вот как! еще и крестишься! - сказал, суетливо оправляясь и едва говоря от усталости, исправник.

- Меня Сенька Кривой, один тоже вот острожный приятель, в Киеве, учил при проезде каждого часового креститься. А он знал все знания; антиминсы из православных церквей все раскольникам крал и поставлял. Его клейменного прогнали сквозь две тысячи и сослали в каторгу-с. У него кума в остроге была.

Подъехали к дому градоначальника. Подкованцев, не веривший своему счастью в поимке таких героев, спешил ими оправдать себя.

- Что значит, господа, приморский воздух! - заметил Милороденко развязно, зевая впотьмах,- как свежестью запахло! А все-таки, Владимир Алексеич, я вам денег не отдам - они, считайте, пропали.

Солдаты окружили фаэтон. Исправник сбегал к дежурному чиновнику. Через четверть часа вышла новая, вызванная из соседней кордегардии, команда под ружьем.

- Это тот самый Милороденко,- сказал Подкованцев чиновнику,- а это тот самый его товарищ Левенчук, что ограбили на днях вот их, господина Панчуковского; доложите его превосходительству, что я их сегодня выследил, поймал и лично доставил.

Принесли фонари. Арестанты молча стояли. Чиновник сбегал к градоначальнику.

- В мешок их! - крикнул чиновник, воротившись,- велели их в острог вести, в секретную.

- Прощайте, барин! За вами еще жалованье за два месяца! Не поминайте лихом; с Амура писать буду! - крикнул Милороденко Панчуковскому.

Подъехала в тарантасе Оксана. Всех повели в острог.

Градоначальник дал полковнику слово сделать арестантам допрос в ту же ночь и допытать их о деньгах.

- Во всем сознаюсь, будьте спокойны! - развязно прибавил Милороденко,мне ведь надо позаботиться о моем друге Левенчуке и его приятельнице-с... Их только спасите...

- Браво, браво! - сказал Подкованцев, уезжая в гостиницу,- как мы скоро дело обделали! За вами, полковник, теперь ужин.

- Не только ужин, целое вам наследство! Это вам лучшая пенсия за службу!

Отправились в гостиницу. Туда вскоре явились частный пристав, уголовных дел стряпчий, два чиновника особых поручений по казусным делам. Подано шампанское, заказан лукулловский ужин. В лучший нумер поданы карты. Завязался штос. Проиграли до ясного белого дня, не вставая.

- А ваша супруга, полковник? Она до сих пор здесь в городе живет? спрашивали подкутившие собеседники.

- Действительно, моя жена, брошенная мною, приехала сюда в город. Но она обзавелась тут, господа, утешителем: какой-то учитель. Вы уже запоздали...

Все захохотали. Еще цинически поострили над m-me Панчуковской.

Гости разошлись, пошатываясь. "Вот чудная душа, этот Панчуковский! повторяли все, уходя,- сейчас видно, и бонвиван и настоящий аристократ!.."

Утром весь город заговорил о случае с Панчуковским, который сюда завертывал редко и которого здесь более знали по слухам. Он являлся к градоначальнику. Последний оказался его знакомым по Петербургу и чуть даже не сверстником по службе в другом ведомстве. Главных чиновников Панчуковский тоже объездил. Дело его закипело. Преступников стали ежедневно допрашивать. Но те вдруг заперлись о деньгах, что никогда их не видали и не грабили полковника. "Зачем же вы бежали от него?" - "Избавили украденную им у священника такую-то девушку".

Шли толки о том, что дело принимает новый вид, что чуть ли Панчуковский, сочиненным слухом о пропаже денег, не думает замять дело о собственных похождениях с воспитанницею священника.

Это говорила молодежь из чиновников. Люди зрелые ударились на соображение, как выманить у преступников сознание в том, куда они спрятали такую чудовищную сумму. Следователи входили в секретную, заставали Оксану на соломе больную, молчаливую, Левенчука возле нее, а Милороденко на коленях перед образом: он молился и действительно, казалось, не был виноват ни в чем из того, в чем его винили.

Прошло две недели. Полковник начинал вопить о медленности наших допросов, доказывал, что мы рано бросили пытку...

В обед в нумере Панчуковского сходилась вся городская аристократия. Кушали, играли в карты, пили. Передавали слухи и о деле и об арестантах. Прокурор сообщал постоянно все новости о них: о чем они сегодня говорили, какие данные вновь сообщали.

- Жаль эту девушку,- говорил иногда прокурор,- она такая тихая, скромная, все плачет; и возлюбленный ее, кажется, малый смирный и жил прежде честно. Они, впрочем, назвались нам мужем и женою на допросе.

- Вот это забавно,- сказал Панчуковский.

- Да, вы не верите, мы собрали справки - и точно, они обвенчались после поимки их, у этого самого вашего священника, отца Павладия, где она жила воспитанницей.

- Чудеса! как скоро успели!

- Зато их коновод, Милороденко этот, вам, Владимир Алексеич, настолько близкий,- существо непостижимое! Он во всем сознался: и в занятии контрабандой, и в связях с нахичеванскими фальшивыми монетчиками, а в грабеже ваших денег не сознается!

- Нельзя ли как, хоть одним глазом, посмотреть на этих арестантов? спрашивали прокурора частные посетители полковника.

- Меня одна дама просила на Милороденко взглянуть.

- Меня просила моя невеста взглянуть на эту девушку, нашу героиню!

- Нельзя, господа, нельзя теперь никак!

- А когда же?

- Дня через три можно.

- Слово? честное слово? Отчего же через три дня?

- Честное и благородное, вот вам моя рука; сам я и поведу. Им кончится тогда весь предварительный допрос. Туда же я, к вашим героям, посадил и нашего другого героя...

- Кого, кого?

- Пеночкина, дезертира, вы слыхали? Этого разбойника с Сиваша! Он на прошлой неделе взят под шинком Лысой Ганны и доставлен сюда, по соприкосновенности в главных преступлениях с нашим городом. Так я и его вместе с Милороденко и Левенчуку посадил. Им дан теперь лучший и надежнейший каземат во втором этаже, рядом с башнею. Небось не уйдут.

- Есть же что-нибудь еще новое о деньгах?

- Завтра преступникам последний допрос, сегодня они как-то взволнованы от моих розысков и просили их отложить. Завтра, завтра наутро все решится. Им поставится главная улика - жид Лейба из шинка Лысой Ганны. Он видел Милороденко и Левенчука в день их побега от полковника, и они ему показывали какой-то чемодан. По справкам и приметам это чемодан полковника.

- Так мне, выходит, еще ожидать? - спрашивал полковник. Его начинало мучить; он чувствовал, что дело его гибнет.

- Дня два еще подождите, ведь дело идет не о десяти рублях. Сами будете и следить завтра за допросом и открытием вашей покражи.

Панчуковский со вздохом принял предложение прокурора, осведомился о городских удовольствиях того дня и узнал, что в городе в тот вечер был театр. Он взял билет и пошел туда почти нехотя.

Ему не очень весело сиделось в театре. Играли какой-то избитый водевиль. К нему подсел секретарь градоначальника, правовед и франт, пустота и неизвестно почему желавший казаться близоруким. "Что вы поделываете?" - спросил он. "Хочу выписать из-за границы себе на содержание итальянку". Острота эта пошла по театру.