Андрей Никитин - Королевская сага

Кузнецов не просто извлек из забвения труд Олая Магнуса, чтобы показать его значение в решении загадки Биармии. С присущей историку основательностью и проницательностью он сумел подметить и другое. Именно в этих районах, особенно к западу от Нордкапа, почему-то распространены топонимы, начинающиеся с "бьяр", как, например, остров Бьяркей, на котором жил Торир Собака, убивший Карли на обратном пути из Биармии. Очень интересное подтверждение фактам, изложенным О. Магнусом, русский историк нашел у И. Шеффера, писавшего о Лапонии во второй половине XVII века.

Не обнаружив ни у кого из древних географов, кроме Магнуса, упоминания Биармии, Шеффер предположил, что это та же страна, которая раньше называлась Скридфиннией, а теперь - Лапонией. В подтверждение своей мысли Шеффер приводил тот факт, что еще в его время Лапония делилась на округа, а те, в свою очередь, на крупные участки, называемые "бьяр". На каждом из таких "бьяров" располагалось по нескольку селений или кочевий лопарей, владеющих ими сообща.

Шеффер полагал, что в этом термине сохранилось древнее имя страны и ее жителей, которые вымирали от болезней, постоянных войн, а под конец смешались с лапландцами… Удивляло его лишь одно обстоятельство:

откуда в Лапонии могло появиться серебро, столь воспетое в древних сагах? Впрочем, то была загадка, которую, как известно, не мог разгадать ни один исследователь, где бы он эту Биармию ни помещал.

Биармия в Лапландии хорошо согласовывалась с указаниями саг и соответствовала маршруту плавания Оттара и Карли на север.

"В заключение, - заканчивая обзор мнений о Биармии, писал С. К. Кузнецов, - я желал бы, чтобы скандинавские и финские ученые постарались подвергнуть полному пересмотру вопрос о Биармии. В их распоряжении найдутся, бесспорно, материалы, мне недоступные. Быть может, соединенными усилиями мы придем тогда к единогласному выводу, что Биармия на берегах Северной Двины и в пределах Перми Великой есть мираж, научное заблуждение, с которым пора покончить раз навсегда…"

Таков был первый достаточно смелый шаг па пути разгадки тайны Биармии. Второго шага Кузнецов сделать не успел. Не успел он выполнить скрупулезного анализа собранных им письменных источников и подвергнуть критике концепцию Тиандера, повторившего именно то, против чего Кузнецов выступал. Смерть унесла слишком рано этого удивительного труженика русской науки. Затем началась первая мировая война, революция, гражданская война… До Биармии ли тут было?! Но когда уже можно было вернуться к научному спору, оказалось, что вся советская скандинавистика находится в руках учеников Ф. А. Брауна и А. Н. Веселовского, откуда вышел К. Ф. Тиандер.

Мираж снова торжествовал.

Четкая, аргументированная позиция Кузнецова у наставника Тиандера, профессора Ф. А. Брауна, выдающегося филолога-германиста, вызвала негодование. По его мнению, Кузнецов "только запутал вопрос о Биармии". Уже после отъезда самого Брауна в эмиграцию его ученики и последователи повторяли эту фразу при каждом удобном случае, закрывая, таким образом, возможность обсуждения концепции русского историка, попытавшегося разрушить одно из звеньев в цепи норманнской гипотезы. Да и как иначе они могли отнестись к такой попытке?!

С точки зрения людей, считавших, что пересмотр утвердившихся в науке представлений не нужен и даже вреден, наблюдения и выводы С. К. Кузнецова следовало осудить и как можно скорее забыть. Так и было сделано. На его труд, опубликованный в "Этнографическом обозрении" за 1905 год, не ссылаются, указывая его лишь в списке использованных работ для полноты библиографии. Это меня и обмануло. Только теперь, обладая достаточным опытом, собственными наблюдениями и материалом, дающим простор для размышлений, я смог понять все значение этого уникального труда. Больше того. Я смог убедиться, что филологические знания, которыми в полной мере обладал К. Ф. Тиандер, при решении 'исторических, тем более историко-географических вопросов оказываются далеко не достаточными…

Кузнецов заставил меня иными глазами взглянуть не только на работу Тиандера, но и вообще на подход к тексту исторического памятника. Филолог не может заменить собою историка. Текст требуется не просто перевести. Его нужно прочесть в соответствии со знаниями, бытом, представлениями людей, которые его писали, учитывать обстоятельства, при которых он возник, а вместе с тем и всю его дальнейшую историю. Сделать это может только историк, умеющий войти в эпоху, жить ею, способный чувствовать своеобразие каждого исторического времени, то характерное, что отличает одну эпоху от другой.

Качества эти нельзя приобрести, только читая книги. Нас поражает энциклопедичность людей XVIII века, но мы забываем, что в то и в более раннее время ученые, в особенности историки и географы, не были только историками и географами. Это были люди, занимавшие государственные посты, совершавшие путешествия, творившие историю и открывавшие мир, который они описывали и пытались осмыслить.

Они знали, что прежде чем рассуждать о путях и расстояниях, о морях и странах, надо накопить собственный опыт странствий. Он ляжет мозолями на руки и ноги, сотрет не одну пару подошв, прибавит седины в волосах и откроет ту истину, что на долгом и трудном пути каждый шаг может стать последним. Ведь то, что сегодня нам кажется легким, для людей, живших пятьсот и более лет назад, могло быть просто непосильным, и наоборот…

Если подобного опыта нет, если историк, а тем более филолог не прошел испытания пространством и временем один на один с пустыней лесных чащоб, холодным бездушием моря и обманчиво-доступными лабиринтами гор, - ему рано браться разгадывать подобные ребусы. В противном случае на свет появляются такие переводы и толкования, когда остров "Витахольм" оказывается городом "Витичевом" на Днепре, страна русов превращается в "страну великанов", "Эллипалтар", обозначавший Гибралтар, разыскивается в устье Днепра или на Азовском море, в Новгороде на Волхове уже в середине XI века оказывается церковь святого Олава, убитого менее чем за двадцать лет до этого и еще не канонизированного, а того же Оттара вместо китов заставляют ловить гигантских моржей, достигающих… 25 метров длины! Невежество переводчиков и истолкователей исторических текстов, никогда не бывавших в местах, о которых идет речь, знающих обо всем понаслышке, может привести к плачевным результатам. Стоит ли удивляться легкости, с которой они намечают карандашом на обзорной карте Европы из карманного атласа мира путь викингов из Норвегии в Белое море? Нет, конечно! Откуда им знать о смене ветров и течений возле Нордкапа? Кто им может поведать, какие опасности ждут морехода возле Святого Носа? Разве хоть на секунду они способны почувствовать силу течений в горле Белого моря, если даже и видели его с борта современного теплохода?