Андрей Никитин - Основания русской истории

Между тем, такой искаженный ошибками, сокращениями и переосмыслениями редакторов и переписчиков текст часто несет в себе еще и фрагменты чужих, инкорпорированных текстов, адаптированных к новому окружению. Для средневековых литератур т акое «плагиаторное» использование текстов предшественников было правилом, о чем писали многие исследователи. В отношении древнерусской литературы особое внимание этому факту было уделено В.М.Истриным, который писал, что «когда те или другие, политические или общественные события настраивали древнерусского человека определенным образом и он чувствовал потребность выразить это настроение на бумаге, то

далеко не всегда приступал он к составлению совершенно нового произведения, но очень часто брал соответствующее произведение старое - русское оригинальное или переводное, безразлично - и обрабатывал его, прибавляя в него новое содержание и придавая ему новую форму»1. Еще более резко выражался по этому поводу А.С.Орлов. Он говорил, что «проявлению реализма (в русской литературе. - А.Н.) мешала традиционность русского средневековья, его довольно беззастенчивая плагиаторная система, в силу которой позднейший литературный памятник складывался на основании предшествующего в том же литературном жанре. Таким образом, к новой фабуле пересаживались не только слова, но и целые картины, целый ряд фактов, часто без пригонки к композиции… Бывали и такие случаи, когда заимствованная стилистика сплошь и всецело составляла содержание памятника; взять, например, «летописную» Повесть о Мамаевом побоище, написанную лет 25 после события. Здесь текст состоит из чередования выписок из Псалтири, наложенных на предполагаемые моменты этого события»2. 0 том, что системой работы средневекового автора являлись заимствования из произведений предшественников, неоднократно писал в своих работах и Д.С.Лихачев3.

Что касается таких заимствований в жизнеописаниях средневековья Западной Европы, то о них писали И.А.Лебедев и Д.Н.Егоров, а на распространенность аналогичной практики среди восточных географов и путешественников арабоязычного мира неоднократно указывал Б.Н.Заходер4.

В подобной адаптации чужеродного текста в ПВЛ убеждают «три жерла» Днепра истории апостола Андрея, появление Рорика/Рюрика в Новгороде на Волхове, заимствованные из «Хроники» Георгия Амартола описания набегов росов/русов на Царьград и пр. Вероятно, это же объясняет наличие двух маршрутов движения св. Глеба к месту своей гибели, по одной версии - из Мурома через Верхнюю Волгу, по другой - из Киева к Смоленску, причем обе они сохранили общую деталь ар-

1 Истрин В.М. Очерк истории древнерусской литературы. Пг., 1922, с. 57.

2 Орлов А. С. К изучению средневековья в русской литературе. // Памяти П.Н.Сакулина, Сб. статей. М., 1931, с. 192).

3 Лихачев Д. С. Текстология. Краткий очерк. М. - Л., 1964, с. 62; он же. Текстология на материале русской литературы Х-ХУП вв. Л., 1983, с. 44-45 и др.

4 Лебедев И.А. Обзор источников по истории балтийских славян с 1131 по 1170 год. М., 1876, с. 85; Егоров Д.Н. Славяно-германские отношения в средние века. Колонизация Мекленбурга в XIII в. М., 1915; Заходер Б.Н-Каспийский свод сведений о Восточной Европе, т. 2. М., 1967,с. 181-182.

хетипа: смерть Глеба «в кораблеце», т.е. в морском судне, весьма странном в обстановке Днепра.

К чему порою приводит такое заимствование, показывает уникальное известие Лаврентьевского списка ПВЛ под 6597/1089 г. о Переяславле Южном, что «бе бо преже в Переяславли митрополья» [Л., 208], совершенно невероятное при наличии кафедры в Киеве. Объясняет его только усвоение известной статьи против латынян «Леонтию, митрополиту Преславскому в Росии» (), о чем писал еще А.А.Шахматов, который полагал позднейшим осмыслением комментатора, идентифицируя Преславу со столицей болгарского царя Симеона, поскольку именно «Леонтий» назван первым патриархом Преславской епархии в Синодике царя Бориса 1210 г.5 Однако фантомность данной митрополии не мешает историкам до сих пор служить обоснованием выделения в переяславльском летописании ХI-ХII вв. некоего «ультрамартовского летосчисления», о чем я писал выше.

Обнаружению таких адаптированных текстов, объясняющих большую часть загадок русской истории, помогает сохранение изначально принадлежащих им топонимов, которые в новой ситуации или противоречат характеристикам отождествляемых с ними объектов, как то отмечено для приустьевой ситуации Дуная/Днепра, переориентации болгарского города Преславы/Переяславля на Переяславль Южный, перенесения греческого представления о «заморье», означавшего Таврию6, на берега Балтики и т.д., или же создают парадоксы историко-географического характера, как это можно наблюдать в описании бегства Святополка и его гибели «межи чахы и ляхы». Одновременно в ПВЛ можно обнаружить использование ситуаций и фактов более позднего времени для описания предшествующих событий, выдающих себя наличием скрытых анахронизмов, как, например, лексема "варяги" для сюжетов IХ-ХI вв. или термин "черные люди" для рассказа о походе 1185 г. Что же касается общей оценки историко-легендарной части ПВЛ до середины XI в., то она оказывается малодостоверной и весьма схожей в этом плане с современными ей хрониками Козьмы Пражского и Галла Анонима.

5 Шахматов А.А. Один из источников летописного сказания о крещении Владимира. // Сб. статей по славяноведению, посвященных проф. Марину Степановичу Дринову (Сб. историко-филологического Общества, состоящего при Имп. Харьковском университете, т. XV). Харьков, 1908, с. 72-73.

6 Васильевскичй В.Г. Житие Иоанна Готского. // Васильевский В.Г. Труды, т.2. СПб., 1909, с. 427.

Последнее обстоятельство с неизбежностью поднимает вопрос о необходимости привлечения иностранных источников этого времени для реконструкции событий нашей истории и сравнительной с ними степени достоверности ПВЛ. Опыт показывает, что до отмеченного временного рубежа достоверность последних не выдерживает никакого сравнения с европейскими авторскими хрониками, почему, например, описания событий 1015-1018 гг. в хронике Титмара из Мерзебурга заслуживают безусловно большего внимания, чем таковые в ПВЛ, а их кажущееся противоречие эмиссиям монет Святополка и Петроса/Петора коренится, скорее всего, в ошибочности наших собственных представлений, возникших под влиянием легенды о Святополке. Столь же высокий приоритет перед ПВЛ для оценки отмеченных ими событий IХ-ХI вв. сохраняют византийские авторские сочинения (Продолжатель Феофана, Лев Диакон, Михаил Пселл и др.) и даже такие неоднозначные компиляции, как хроники Георгия Амартола и Скилицы-Кедрина, созданные в традициях официальной византийской историографии.