Андрей Никитин - Основания русской истории

С именем Рорика, а, точнее, с символом, представленным этим именем, оказывается связан еще один сюжет, восходящий к первой четверти XI в.

Речь идет о схематическом изображении падающего сокола-ререга, который появляется на знаменитых «малых сребрениках Ярослава» вместо классического «трезубца» Владимира I или его модификаций на монетах других князей. Появление этих монет, как и «больших» сребреников Ярослава, резко выпадающих из типа остальных монет этого ряда и, более того, найденных исключительно на берегах Балтики 47, в том числе в районах славянского Поморья, представляет одну из загадок древней русской истории, поскольку находки монет других древнерусских князей начала XI в. концентрируются преимущественно в Среднем Поднепровье.

47 Сотникова М.П., Спасский И.Г. Тысячелетие древнейших монет России. Сводный каталог русских монет X-XI веков. Л., 1983, с. 196-203.

Замечательные по своему изяществу монеты, выполненные резчиком штемпелей по типу западноевропейских денариев, нумизматы датируют первой четвертью XI в. и даже более точно - двадцатыми годами указанного столетия. Основанием столь точной даты, кроме имени Ярослава, служат следующие соображения: 1) соответствие этих монет европейскому типу в отличие от остальных монет киевских князей; 2) находки монет исключительно в балтийском регионе, в том числе и в Мекленбурге; 3) предположение, что монеты чеканились Ярославом исключительно для расплаты с наемниками-варягами; 4) время княжения Ярослава (Владимировича) в Новгороде до отхода в Киев. Согласиться с этими аргументами мешает одно обстоятельство: для того, чтобы чеканить монеты с такой символикой, Ярослав должен был не только знать легенду о Рюрике применительно к Новгороду, но и усвоить понятие о происхождении княжеской династии на Руси, как «Рюриковичей», от мекленбургских (вендских) князей. В том, что так могло быть, свидетельствуют монеты; в том, что Ярослав еще не рассматривал Рорика ютландского в качестве родоначальника русских князей, убеждает, во-первых, «Похвала Владимиру» в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, сказанном в присутствии Ярослава и его семьи48, где обойден молчанием Рюрик и основателем династии русских князей назван «Игорь Старый»49, а, во-вторых, большая редкость этого имени даже в великокняжеской семье50.

Всё это заставляет думать, что, возможно, речь идет о разных Ярославах, никак друг с другом не связанных. Но это уже другой сюжет, который не мог предполагать ни новгородский книжник, ни киевский сводчик середины XI в.

Итак, подводя итоги рассмотрению фигуры Рюрика, представленной в ст. 6370/862 г. ПВЛ, остается констатировать полную внеисторичность легенды о «призвании» по отношению к Новгороду на Волхове и древнерусскому государству в целом как «варягов» с «Рюриком», так и приглашавших их «чудь, сла____________________

48 Молдаван A.M. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984, с. 91.

49 Такое определение, безусловно восходящее к определению возраста Игоря в соответствии с хронологией ПВЛ, полученной в результате ее хронометрирования уже в XII в., если не еще позже, ставит вопрос о возможности переработки текста Илариона уже в следующем столетии.

50 Из других носителей этого имени, кроме указанного уже Рюрика Рос-тиславича, умершего в 1092 г., в домонгольское время известны только 1) еще один Рюрик Ростиславич (до 1157 - 1212 гг.), сын Ростислава Мстиславича, и 2) Рюрик Ольгович (до 1171 -1204 г.), сын Олега Святославича.

вен, кривичей и веси», заимствованных из какой-то эпонимической легенды, до нас не дошедшей. С другой стороны, реконструкция биографии реального Рорика Ютландского и связанных с ним событий по-новому ставит многие вопросы уже собственно русской истории, в том числе о 1) правомерности использования термина «Рюриковичи» ранее XVI в., поскольку до этого он отсутствует в письменных источниках, и 2) о воздействии западнославянской (вендской) письменности на новгородскую культуру и пр. Но всё же главным итогом этого рассмотрения должно стать признание полной чужеродности Рюрика/Рорика для истории России, с которой он оказался столь прочно связан благодаря тенденции летописцев и консерватизму мышления многих поколений отечественных историков.

Если Рюрик в русской истории оказывается всего только фантомом, тенью, отброшенной на пространства Восточной Европы Рориком ютландским или фризским, то Олег выступает в ПВЛ первой фигурой, чье существование подтверждается датированным документом - договором, заключенным этим князем с греками 2 сентября 911 (6420 «сентябрьского») года. К сожалению, этот безусловно исторический факт не облегчает работу исследователя, приступающего к выяснению личности одного из самых загадочных персонажей ранней русской истории, награжденного прозвищем «вещий», т.е. 'мудрый', 'знающий', а если следовать значению этого слова у кашубов (на территории «варяского Поморья»), то и 'оборотень', 'упырь'1.

Несмотря на кажущееся обилие сведений об Олеге, рассыпанных по страницам ПВЛ, начиная со ст. 6387/879 г. и кончая ст. 6420/912 г., которая после рассказа о смерти князя от змеи, выползшей из черепа любимого коня, завершается выпиской из хроники Георгия Амартола об Аполлонии Тианском и пророчествах 2, все они, за исключением договора 6420/912 г., оказываются малодостоверны и прямо легендарны. Последнее может быть объяснено тем обстоятельством, что наличие в этих новеллах характерных фразеологических оборотов, использование топографических ориентиров, проведение идеи тождества «словен», «полян» и «руси», а также текстов, заимствованных из хроники Георгия Амартола, указывает на их принадлежность перу «краеведа-киевлянина», работавшего в первой половине XII в.,

1 Первольф И. Германизация балтийских славян. СПб., 1876, с. 55, прим. 2.

2 Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники. // ТОДРЛ, IV, М.-Л., 1940, с. 50-52.

или же - на кардинальную переработку им каких-то предшествующих текстов, которые содержали договор с греками и предание о чьей-то смерти от коня по возвращении из похода. Однако и этот, уже переработанный в первой половине XII в. текст, как можно полагать, испытал в составе ПВЛ большие сокращения, вызывающие недоуменные вопросы.

Начать следует с происхождения Олега, о котором, в сущности, ничего не известно. Он появляется, как deus ex machina, в момент смерти Рюрика лишь для того, чтобы тот мог передать ему своего малолетнего сына Игоря и основанное им государство. Подобную мотивацию, следом за другими историками, можно было посчитать реальной, если бы не противоречия, из которых три сразу же переводят ее в разряд откровенного вымысла: немедленный после смерти Рорика/Рюрика уход Олега из Новгорода, хронологическая несовместимость Олега и Игоря, о чем я буду говорить в связи с Игорем, и отсутствие у реального Рюрика/Рорика мужского потомства. Наименование Олега «воеводой» Рюрика [НПЛ, 107], его «родственником» [Л., 22] или «племянником»3, следует отнести к разряду домыслов, поскольку оба его реальных племянника, Родольф и Годефрид, как известно, не дожили до 90-х гг. IX в. Другими словами, исследователь имеет здесь дело с попыткой связать Рорика/Рюрика через Олега с Игорем, Ольгой и Святославом.