Анна Богданова - Пять лет замужества. Условно

– Ай! Была не была! За четверть стоимости! – махнула рукой Зюзина и надолго заключила в объятия томимую суетой и бетонными стенами москвичку – так, что та едва не задохнулась. Ничего другого ей не оставалось, как выкрикнуть:

– По рукам! Сестрица! Будем в отдельных комнатах проживать! – Люся удивлённо посмотрела на свою хозяйку, открыла было рот – видно, хотела сказать – вы, мол, Анфис Григорьна, обознались, никакая я вам не сестра, но Распекаева так сильно, а главное неожиданно ущипнула свою компаньонку за мягкое место, что у той искры из глаз посыпались, а телевизор чуть было на полу не оказался.

– Ага, ага, ага, ясно! – понимающе закивала Людмила и, нагнувшись, зашептала ей на ухо. – Это чтоб никто не смекнул! Это для пользы дела! Ага, ага, ага, всё ясно! Я только, Анфис Григорьна, жрать хочу до невозможности! – последнюю фразу Подлипкина произнесла громко, чтобы Клара Тихоновна услышала.

– Кларочка Тихоновна, а у вас в гостинице ресторан есть?

– Как же не быть! Конечно, есть! Именно! Ресторан! На первом этаже. Залу минуете и прямо в ресторане окажетесь – там и вывеска есть, только кроме тараканов в нем больше ничего нет. Народу-то нету-тить, а Ведрищенко в городе столуется. Сейчас вам номера покажу, потом сбегаю за Игнатихой, она ужин вам по-быстренькому сварганит...

– А кто такая Игнатиха?

– Это повариха наша. Вкусно готовит – пальчики оближете!

– Зачем бежать – у вас что, телефона нет? Позвонили бы.

– Мы от телефона семь лет как отказались. Только лишние деньги платить! Нам это ни к чему, – объясняла Клара Тихоновна, тяжело переставляя ноги с одной ступеньки на другую.

– Скажите, а ваш директор не будет против, когда узнает, что вы один номер за четверть цены сдали? – Анфиса решила таким образом узнать, кто хозяин гостиницы – что если «Энские чертоги» – так, прикрытие для местного миллионера. Вдруг это то, что надо?! Тогда и искать не придется больше никого – знай себе очаровывай и дело с концом.

– А я и есть – хозяйка! – (планы насчёт миллионера сию же секунду рухнули), – И никто мне не указ, кроме мэра нашего, конечно, но он у нас человек занятой, ему не до гостиницы! Один раз только вмешался – велел переименовать нас в «отель» да стенки снаружи покрасил. Доброго ему здоровья! Вы какие номера предпочитаете – рядом с туалетом или рядом с Ведрищенко? – спросила большая хозяйка маленькой гостиницы, и приезжие выбрали номера, что расположены в непосредственной близости с отхожим местом, на безопасном расстоянии от гражданина Ведрищенко, – Анфис Григорьна, а почему тебя сестра «Анфис Григорьной» называет, да ещё и на «вы»? – полюбопытствовала Зюзина, когда Люся удалилась в свой номер, чтобы побыстрее установить телевизор на обшарпанную тумбочку.

– Исключительной культуры девица! Никак не может себе позволить даже родной сестре тыкать!

– Да! Это в наше время большая редкость! – преисполнившись уважением к постоялицам, проговорила Клара Тихоновна и вдруг как заорёт: – Не включай телевизор! Ты что, с мороза-то! Хоть час погоди! Вон Игнатиха новый купила себе прошлой зимой, приволокла на брюхе и врубила сразу...

– И что? – напряжённо спросила Подлипкина, выглянув из номера.

– Что?! Теперь у неё окно вместо телевизора – вот что! – с особой гордостью воскликнула Зюзина и отправилась за Игнатихой.

Плотно поужинав на сон грядущий, Анфиса ещё побеседовала с хозяйкой гостиницы, расспрашивая ее с неподдельным интересом, от которого Клару Тихоновну так и распирало вместить в свою эмоциональную речь, сопровождаемую энергичными жестами рук и выразительной мимикой лица, о городе всё, а главное о гражданах, его населяющих. Но кроме того, что с противоположным полом в N дело обстоит туго, впрочем, как и везде, Распекаева не узнала для себя ничего нового из эмоциональной речи Зюзиной. Подтверждением чему стало появление Николая Васильевича Ведрищенко – вторая ступенька лестницы жалостливее обычного простонала, послышались нечленораздельные возгласы скабрезного содержания, дверь медленно открылась, толкаемая твёрдым лбом блюстителя порядка энских дорог, затем на четвереньках вполз он сам, похожий на огромного, раскормленного борова в форме, с лицом, отдалённо напоминающим человеческое, только слишком уж красное, пурпурное даже, с выражением, полностью лишённым какого бы то ни было смысла. Он прополз мимо стойки портье, призадумался, на минуту остановившись у Анфисиной ноги, обтянутой чёрным чулком со швом сзади, хрюкнул и двинулся дальше по лестнице в свой номер.

«Хороши тут женихи! Нечего сказать! А может, тётка сознательно приписку в завещании сделала, зная, что я в её родном городе мужа вовек не найду! Вот ракалия [1] !» – подумала наша героиня и решила для верности уточнить:

– И много у вас таких, как Ведрищенко?

– Да весь город! И вообще, хочу тебе, Анфисочка, сказать, что наш Николай Васильевич ещё не самый худший экземпляр! Он-то, по крайней мере, хоть иногда бывает в своём уме – так сказать, в сознательном состоянии. Правда, когда он трезвый, жуть какой злой – нормально ни с кем не может разговаривать: всё больше рычит да рявкает, всё равно что зверь дикий! Жена его, Любушка, сама мне жаловалась – мол, не знаю, что и лучше – пьяный хоть не орёт, у вас проживает – мне, говорит, спокойнее. Ну, пойду я, поздно уж, до завтра, душечка! – и Зюзина, нацепив телогрейку и пуховый платок поверх банданы, вышла на крыльцо – Анфиса услышала, как застонала ступенька, как Клара Тихоновна крепко выругалась, обозвав Ведрищенко так, как обычно называют мужчин, ни к чему не пригодных. На втором этаже хлопнула дверь, на пол первого полетела штукатурка, загрохотал таз, будто скача по каменной лестнице. Когда же, наконец, в отеле воцарилась полная тишина, Распекаева на цыпочках пробралась в свой номер и поспешила лечь в постель.

Накрывшись с головой одеялом, Анфиса ожидала, что на неё немедленно навалится сон, но сон, как назло, не наваливался, вероятно, от дикой усталости, что принёс ей сегодняшний день. Мысли закружились в её голове сначала беспорядочно, подобно снежинкам в февральскую метель – так, что казалось, непонятно какой ветер дует – северный или южный, кружа их в воздухе взад и вперёд, вверх и вниз. Зюзина, Игнатиха, Люся, Уткина, кирпичная стена с выбоинами, каменный столб, удивительно похожий на береговой маяк – всё это перемешалось в Анфисиной голове. Потом метель разом прекратилась, оставив после себя одну-единственную жирную снежинку – не снежинку, а скорее снежный ком в образе Юрика Эразмова.

Он как живой стоял перед глазами нашей героини – высокий, атлетически сложённый, с тёмной вихрастой головой, смуглый, с выразительными почти чёрными глазами, какие обычно называют вишнями, и будто всем своим видом говорил: