Анна Богданова - Пять лет замужества. Условно

– Развод! – и через месяц знакомая моя была свободна, как птица в небе.

Однако куда нас снова занесло!..

Вернёмся к нашей героине. Итак, ей за три месяца предстояло найти такого мужа, с которым можно было бы не только прожить пять долгих лет (а это не шутка!), но ещё и родить ребёнка. Но самым главным для Анфисы Распекаевой являлось то, чтобы её избранник был человеком до такой степени богатым, что её наследство показалось бы ему настолько ничтожным по сравнению с собственным капиталом – каплей в море просто-напросто, что и делить-то его после развода для него было бы смехотворным и бессмысленным занятием. Вторым требованием к энцу со стороны Анфисы была непременная щедрость и доброта. А то ведь встречаются и такие представители противоположного пола, которые и заводы, и фабрики, и огромные счета во всех мыслимых и даже немыслимых банках имеют. Да что там говорить! Чего они только не имеют, а всё равно стремятся жену как липку ободрать и оставить её голью перекатной. Иногда мужья делят имущество не по жадности, а, скажем, из злости и вредности. Исходя из этого, Анфиса определила третье условие или лучше сказать черту характера суженого – простодушие и бескорыстие.

Ребёнка она рожать не собиралась, а решила на время удочерить или усыновить чужого, пока пять лет не пройдёт. Она понимала, конечно, что это не так-то просто, но давно привыкла к тому, что «не подмажешь – не поедешь». Уговорить, перетянуть человека на свою сторону она давно научилась – кого нужно попросит, перед кем-то слезу пустит, кому «на лапу» даст, а перед некоторыми и на колени упасть ей не затруднительно. Главное, знать, на кого что действует безотказно.

Да и как за три месяца найти наидостойнейшего человека в городе N, очаровать его настолько, чтоб он рассудок от любви и страсти потерял, да ещё успеть за столь короткое время выйти за него замуж? В загсе уж точно придётся подмаслить, чтобы месяц не ждать, думала Анфиса, решительно закрывая очередную спортивную сумку с нарядами.

– Всё продумала. Нигде, кажется, не просчиталась. Еду за женихом! А Егоровне фиг на постном масле по всей её кислой физиономии с поджатыми губами! – прокричала она на всю квартиру и, подскочив к зеркалу, так сладко улыбнулась, будто только что халву в шоколаде проглотила. – Вот, наилюбезнейшая Наталья Егоровна, мой супруг. Знакомьтесь, Наталья Егоровна. Наконец-то я нашла свою вторую половинку! Если бы вы знали, госпожа Уткина, как я счастлива! Если бы вы только представить могли! Но где вам, убогой женщине, этакое счастье представить! Я слышала, вы до шестидесяти трёх лет прожили на этом свете, да любви-то так и не познали, – в её голосе прозвучало сочувствие, сожаление, боль даже к бывшей тёткиной сиделке, а на глаза слёзы навернулись. Анфиса хрюкнула от души и продолжала: – Надеюсь, что вы ещё будете счастливы, найдёте себе мужичка какого-нибудь, ничего что лысенького, хроменького, слепенького – в этом деле сие не так-то и важно. Уж поверьте мне, Наталья Егоровна, бедняжка вы моя! Будет и на вашей улице праздник! – Анфиса сотрясалась от слёз умиления, – А тётушкиного наследства ни вам, крыса сектантская, ни вашему святому отцу не видать как собственных ушей! – вдруг без всякого уже сострадания и умиления воскликнула она и засмеялась во всю глотку сардоническим смехом. Несколько успокоившись, Анфиса хотела было продолжить разговор с представляемой Натальей Егоровной, как в комнату влетела Люся. Одна половина её лица дёргалась, можно сказать, ходуном ходила, она была до смерти напугана, но толком ничего не могла объяснить:

– И-а, и-а, т-т-а, т-т-а, – стоило только Подлипкиной произнести одну из этих недоразвитых словоформ, как она подпрыгивала – так, что непонятно было: ей требовалось подпрыгнуть, чтобы из её уст раздалось что-то более членораздельное, или это издаваемые звуки заставляли ее подскакивать чуть не до потолка.

– Что? Что? Что! – разозлилась Анфиса и затрясла её за плечи.

– Он! Он – там! И-а, и-а! Увидел! Я домой!

– И что ты никогда ничего толком сказать не можешь! Вечно идиотничаешь! – рассердилась «Анфис Григорьна».

– С машиной всё в порядке. Ваш Маразмов у подъезда ошивается. Кажется, меня заметил, – отрапортовала компаньонка как ни в чем не бывало.

– Туши везде свет, дверь входную закрой и сиди тише воды ниже травы! И не Маразмов он, а Эразмов, сколько раз тебе говорить, бестолочь!

– А мой сериал? – растопырив руки, спросила Люся; нижняя губа её отвисла от обиды, будто кто-то к ней гирьку привязал. – Сегодня 256-я серия, – она чуть не плакала.

– Цыц! Делай, что я сказала!

Свет в квартире мгновенно погас, в темноте щёлкнул замок, звякнула цепочка, и воцарилась тишина, слышно лишь было, как чей-то ребёнок канючит:

– Не качу домой! Качу на качели!

– Задница примёрзнет! На качели он хочет! – возмутился басистый женский голос.

Этажом ниже кто-то ломился в закрытую дверь паспортного стола:

– Работники! Ё-к-л-м-н! Восемь вечера – а они уже закрыты! – дальше последовал поток нецензурной лексики, которая сиюминутно была подхвачена ребёнком, отчего требования покачаться прозвучали намного серьёзнее и весомее.

– Анфис Григорьна, можно я тихо-онечко телевизор включу? Ну, пожалуйста! Сегодня самая интересная серия! Сегодня Кончита должна сбежать с Хуаном! – взмолилась Люся.

– Только попробуй! – прошипела «Анфис Григорьна». – Ты что, совсем дура? Это ведь не дом, а картонная коробка. Слышно всё, что на улице говорят! Не хватало, чтобы Юрка узнал, что мы затеяли! Нас нет и точка. Не дай Бог, он разнюхает, что мы уезжаем! – пробубнила она и в напряжении уставилась на компаньонку, хлюпающую от досады, что ей сегодня ну никак не удастся стать свидетельницей побега Кончиты с Хуаном и посопереживать любимым героям в 256-й раз.

Предосторожности были приняты не напрасно – буквально через минуту Анфиса непроизвольно вздрогнула от пронзительного, наглого, беспрерывного звонка в дверь; глаз компаньонки замигал в темноте, щека запрыгала:

– О, висельник! – пискнула она. – Всё же заметил меня! – добавила Люся чуть слышно, широко раскрывая рот, чтоб «Анфис Григорьна» могла прочитать по губам.

– Молчи! – шикнула та.

Звонок внезапно оборвался, будто последний лепесток ромашки под порывистым ветром или гнилая нитка, которой пытались залатать дыру на пройме ветхого пальто, или... Опять нас несёт куда-то не в ту сторону! Да что ж это такое!

Итак, звонок оборвался, затем последовала мёртвая тишина. Анфиса взглянула на компаньонку – у той глаз всё продолжал мерцать, словно неоновая реклама на щите.

– Ушёл, – не то вопрошающе, не то утверждающе сказала Анфиса, но... Не тут-то было! В дверь самым что ни на есть бесстыжим образом забарабанили, вернее, залупцевали по ней ладонями.