Ольга Обухова - Русский двор в Хорсенсе

Но и самого Миниха правительница через три месяца после переворота отправила в отставку, считая его слишком опасным союзником.

В первые месяцы после ареста Бирона Анна Леопольдовна пыталась сама разобраться в сложностях управления империей. Остерман составил для нее записку, в которой перечислялись и первоочередные конкретные задачи, и дальние стратегические цели. Многоопытный дипломат и администратор советовал принцессе реорганизовать систему управления, собирать не менее четырех раз в неделю Совет с участием высших чиновников, упорядочить расходные и доходные статьи бюджета. Анна Леопольдовна утвердила подготовленные до начала ее правления законодательные акты и успела осуществить некоторые из рекомендаций Остерма-на. Она рассмотрела также большое число жалоб и прошений о помиловании; как правило, все они были удовлетворены. Между прочим, Анна Леопольдовна распорядилась освободить сосланного при Анне Ивановне на Камчатку фаворита принцессы Елизаветы прапорщика Алексея Шубина.

Сравнивая личные качества Анны Леопольдовны и обеих императриц, царствовавших до нее и после – Анны Ивановны и Елизаветы Петровны, надо признать, что образованна она была лучше их, а опыта решения государственных проблем до начала правления не было ни у одной из трех дам. Но обе императрицы ко времени своего восшествия на трон были существенно старше двадцатидвухлетней правительницы и уже умели отлично разбираться в людях. Обе они достигли трона, рискуя многим: Анна Ивановна – свободой, разрывая «Кондиции», а Елизавета Петровна – возможно, и жизнью, организовав вооруженный мятеж. Обе императрицы умели находить союзников, окружать себя энергичными и компетентными советниками и не позволять им ни объединяться, ни враждовать между собою. Таким даром Анна Леопольдовна явно не обладала. Ее близкое и постоянное окружение составили люди милые, но бесполезные в делах правления: фрейлина Ю. Менгден, министр венского двора Ботта д'Адорно, обер-гофмейстер Эрнст Миних (сын фельдмаршала) и вернувшийся в Петербург Линар. Правительница чувствовала себя с этими людьми легко и свободно, а времени на дела государственные у нее оставалось все меньше. Через несколько месяцев правления она фактически устранилась от них, ограничиваясь наложением резолюций на подаваемых ей документах.

При этом, говоря о правительнице, все обьективные наблюдатели замечали, что в ней нельзя не признать значительных природных способностей, чрезвычайного добродушия и гуманности. Но принцесса держится слишком скованно, многолюдные собрания ее тяготят, все время она проводит в апартаментах своей любимой фрейлины Менгден. Плохое воспитание, которое она получила в детстве, не привившее ей никакой внутренней дисциплины, не возбуждало ее потребностей в духовной деятельности. А при полном отсутствии энергии ее жизнь превратилась в какое-то мирное прозябание. Целые дни она проводила лежа на софе или за карточной игрой. Одетая в простое спальное платье и повязав непричесанную голову платком, Анна Леопольдовна, по воспоминаниям современников, "по несколько дней кряду сидела во внутренних покоях, часто надолго оставляя без всякого решения важнейшие дела, и допускала к себе лишь немногих…"

Что касается Антона Ульриха, то он, став генералиссимусом и президентом Военной коллегии, взялся было довольно энергично за новые дела. Он присутствует на заседаниях Военной коллегии, вносит в Сенат для обсуждения проекты указов, пытается реформировать структуру воинских частей, вводя в состав полков специальные гренадерские роты, которые должны были послужить образцом для других подразделений. Солдат и офицеров в эти роты Антон Ульрих отбирал лично. В гвардейских полках впервые были созданы полковые госпитали. Принц часто инспектировал строительство новых казарм, причем по его распоряжению на стройке должны были трудиться сами гвардейцы. Не привыкшие к черной работе гвардейцы – элита армии – были возмущены таким распоряжением.

Нехватку политического опыта Антон Ульрих старался преодолеть, почти ежедневно подолгу беседуя с Остерманом.

Но пока что реальной власти нигде (ни в армии, ни тем более в семье) Антон Ульрих не имел. Свои предложения он отсылал на утверждение правительнице, все более отдалявшейся от супруга.

Тем временем, зимой 1740/41 гг. во весь рост встала неприятнейшая необходимость занять определенную позицию по отношению к начавшейся в Западной Европе силезской войне – войне за «австрийское наследство». В соответствии с Прагматической санкцией императора Карла VI его дочь Мария Терезия должна была унаследовать всю огромную империю своего отца, умершего в октябре 1740 г. Но далеко не всем в Европе это завещание казалось бесспорным. А исходя из военной слабости Австрии, возникал реальный соблазн попытаться оспорить завещание, отвоевав часть ее территорий вооруженный путем. Самым решительным претендентом оказался прусский король Фридрих II, который просто ввел войска в Силезию – под предлогом ее охраны от других претендентов. Свои претензии на часть наследства предъявила Бавария, не хотела оставаться в стороне и Франция.

Связанная с Австрией союзным договором и родственными узами монархов, Россия в принципе должна была поддержать Марию Терезию, двоюродную сестру Антона Ульриха. Антон Ульрих счел, что следует безоговорочно поддержать родственницу, в том числе и военной силой, если потребуется.

Понимая, какой военной мощью и ресурсами обладает Россия, претенденты на австрийское "наследство" были кровно заинтересованы в ее эффективной нейтрализации.

Не менее, чем Пруссия, в нейтрализации России была заинтересована и Франция. Еще в июле 1739 г. перед отъездом в Россию чрезвычайный посол маркиз Шетарди получил инструкцию, в которой прямо указывалось: «Россия по отношению к равновесию северных держав достигла слишком высокой степени могущества и по отношению как к нынешним, так и к будущим планам империи союз России с австрийским домом является слишком опасным».

Для отвлечения же России от забот по австрийскому наследству и французское, и прусское правительства решили использовать "шведский таран". Они вознамерились воспользоваться одновременно случившимся обострением отношений России с Швецией, которая намеревалась пересмотреть условия Ништадтского мира 1721 г. Ради этого, шведы были готовы даже воевать с Россией. Франция оперативно обещала Швеции финансовую и военную помощь в случае ее войны с Россией, прямо подталкивая воинственного Густава-Адольфа к войне.

Однако искушенные, предельно циничные европейские политики также отлично понимали: для изменения внешнеполитического курса России была и другая возможность, позволявшая обойтись без крупномасштабных военных действий – простая смена властителя на троне и правительства вокруг него.