М. Воробьев - Русская история. Часть II

Почему же вдруг произошло возрождение армии? Дело в том, что здесь имеет место определенный психологический перелом: когда армия перестала быть обязательным для дворянства местом жизни и службы, а стала моральным долгом, то и отношение к ней стало другим. В армии вдруг произошло следующее: если когда-то крестьянин понимал, что он должен кормить своего хозяина, потому что тот {28} состоит на службе у князя или у государя, то теперь крестьянин в армии, ставший рядовым, служил под началом какого-то капитана или поручика и понимал, что он тоже тянет лямку. Поэтому антагонизма между офицерами и солдатами не возникало. Вопрос этот, конечно, очень непростой, но во многом те специфические качества русской армии, которые начинают проявляться в это время, объясняются именно этим. Конечно, реформы Петра дали толчок ко всему этому, но после прилива идет отлив, и если события с 1725 по 1760 год — это своеобразный отлив, некоторая стагнация, то есть мы видим определенное движение маятника, то дальше начнется процесс обеднения дворян, поначалу чрезвычайно медленный. В XIX веке этот процесс уже набирает темпы. Это не означает, конечно, что все дворяне обречены на бедность. По-прежнему будут оставаться очень крупные и очень доходные хозяйства. В XVIII веке дворянство ответит на указ о вольности тем, что начнется колоссальный вывоз русского хлеба за границу, чего до этого не было. Это станет основной статьей русского экспорта до 1917 года (последний раз мы будем вывозить хлеб во времена нэпа, когда Сталин ограбит русскую деревню, для того чтобы закупить все необходимое для индустриализации за границей). Оказывается, этот указ поставит окончательную точку на процессе изменения характера крепостного права, создаст новую ситуацию в дворянской среде и в армии и предпосылки, с одной стороны, для увеличения производства хлеба, а с другой стороны — для частичного разорения дворянства, потому что мелкие поместья начнут постепенно поглощаться богатыми. Человек, который служит где-то, вряд ли может заботиться о своем хозяйстве, а недороды, непосильные налоги и побеги доведут разорение до конца. В «Дубровском» все это хорошо описано. Тут Пушкин оказался не просто литератором, а прекрасным историком, глубоко понявшим этот процесс и показавшим его без излишней дидактики. Все это и получила Екатерина. Поэтому говорить о том, что она как-то изменила положение дворянства, не придется: хотя она и давала какие-то льготы, они ничего не меняли принципиально. Когда речь пойдет о крестьянах, то окажется, что она просто доведет секуляризацию церковных земель до конца и крестьян, которые числились за церквами и монастырями, переведет в категорию так называемых экономических крестьян, что, между прочим, сразу снимет социальную напряженность на этих землях — количество бунтов и волнений здесь резко уменьшится.

Эта реформа логически завершит церковную реформу Петра (там мы говорили об отмене патриаршества), изменит и материальное, экономическое положение Церкви. Оно не станет очень тяжелым, потому что все будет распределено по штатам, будут отпущены суммы на содержание и т. д., а население, естественно, будет по-прежнему помогать Церкви, как всегда это было, но ситуация в корне изменится.

Теперь крестьянин становился холопом, лично зависимым от помещика, а не прикрепленным к земле. Помещик мог сделать с ним все что угодно, не разрешалось только доводить дело до смертоубийства и пыток, хотя и такое бывало. Тогда власть демонстративно могла проявить свой авторитет, и Салтычиха провела немало времени в тюрьме в Ивановском монастыре в Москве. Но, вероятно, было немало других салтычих, о которых мы просто ничего не знаем.

Крестьянин мог быть лишен всего, что у него когда-то было: земли, семьи, жену можно было продать отдельно от мужа, а мужа от жены, детей отнять у родителей, а имение проиграть в карты вместе с крестьянами, а можно было проиграть землю отдельно от крестьян или крестьян отдельно от земли. Надо сказать, что либеральная дворянская интеллигенция, которая только начинала зарождаться, все это видела, но жила в основном по этим же правилам.

Теперь — другая сторона всех этих проблем. В это время у нас начинает зарождаться еще одно сословие, о котором у нас любят поговорить, к которому у нас особое отношение, но, тем не менее, не все это хорошо понимают и вообще о нем трудно судить. Я имею в виду российскую интеллигенцию.

Слово «интеллигенция» очень трудно перевести. Английское выражение «intellectual» означает «образованный человек», «мастер своего дела». Он может быть математиком, врачом, преподавателем — кем угодно. Интеллигент — это скорее чисто русское явление, и зарождается оно в те времена, когда в результате всех пертурбаций, происходивших в России, появляется человек, который начинает осознавать свой долг по отношению не к стране, а к угнетенному народу. Это люди с неспокойной совестью. Помните у Радищева пассаж о том, что он огляделся вокруг, и душа его уязвлена стала, он потерял душевный покой: как же так, он такой-сякой, а как плохо всем людям вокруг. Но такое явление могло быть выражено по-разному. Можно было посмотреть на самого себя: что ты конкретно делаешь для изменения ситуации. Все-таки интеллигенция родилась у нас в дворянской среде, а дворяне были помещиками. Но оказалось не так: дело не во мне, а в правительстве, во власти, в природе власти, в религии, в экономической ситуации, в политическом строе, в законах — в чем угодно, но только не во мне лично.

Таким образом, начинает появляться укоренившаяся впоследствии точка зрения: что я скорблю о народе, я всех буду учить, как жить, как поступать, как делать, всем все покажу. Это, в общем-то, мой долг. А какое-то конкретное дело — так я же вот его и делаю.

Именно тогда возникает эта единственная в своем роде философия. Это тоже заслуга отчасти Петра, но в большей степени, пожалуй, его преемников. Заставив дворянство изучать грамоту, посылая его за границу, очень быстро столкнулись с проблемой западного влияния, причем влияния очень своеобразного. Далеко не все являлись оттуда специалистами, а чаще всего возвращались людьми, чего-то нахватавшимися, насмотревшимися на западную жизнь, где все было гораздо комфортабельнее, где законы были лучше, дороги были чище, где дома были каменными, где одевались иначе, и вообще солнышко грело лучше и светило ярче.

{29}

Вероятно, практик типа самого Петра стал бы работать непосредственно над такой проблемой. Но интеллигенция, родившаяся в дворянском сословии, сочла возможным становиться в известную оппозицию: власть — это одно, а она — другое. С другой стороны, она усвоила себе роль ментора, учителя жизни. Я не думаю, что граф Шувалов, изобретая отмену внутренних таможен, исходил из каких-то идеальных соображений. Ему нужно было хоть как-то наполнить казну. В этом отношении он был абсолютно не интеллигентным человеком. А вот Радищев, который написал «Путешествие из Петербурга в Москву» — это интеллигентный человек в высшей степени. Хороший он был человек? Вероятно, неплохой. Он констатировал факты, вскрывал язвы и при этом оставался при своей скорби. Екатерина подобных вещей не любила. Она считала, что надо служить, находиться на своем рабочем месте, а отнюдь не заниматься агитацией и пропагандой, как сказали бы в XX веке.