Юрий Гаврилов - Русские тексты

Могилу ее не нашли, и крест стоит над пустой матерой глиной.

Плачу и рыдаю.

«Я – величайший Дон Кихот», – громогласно аттестовал себя поэт. («Весь я в чем-то испанском…»)

Напялил желтую кофту и «штаны из бархата голоса», украденные у какого-то француза и громогласно (только так!) поведал читателю о рыцарских подвигах:

«Я люблю смотреть, как умирают дети», «отца …. обольем керосином и в улицы пустим – для иллюминаций», «любую красивую, юную, души не растрачу, изнасилую и в сердце плюну ей!» – может быть, конечно, это все очень талантливо, особенно плевок в сердце, гармония, так сказать, благородного намерения и изысканной топорности формы, но смердит невыносимо.

Правда, одни говорят, что это – поэтическое озорство, другие зрят здесь удаль молодецкую.

Вот уж воистину, для красного словца не пожалеешь и отца.

И все это – чтобы привлечь внимание публики, чтобы старички негодовали, критики рвали и метали, барышни шептались, падали в обморок и мечтали об изнасиловании, а юноши бледные кромсали мамашины юбки на блузы.

В почитательницах недостатка не было – патологическая харизма Маяковского, и то обстоятельство, что часть человечества, прежде всего – женщины, рождаются исключительно для того, чтобы благоговеть и творить себе кумира, срабатывали без осечки.

Футуризм – искусство площадное, вульгарное, крикливое, и это лучше и глубже всех угадал Северянин. И королем поэтов был выбран он, а не Маяковский, хотя именно Владимир Владимирович сбрасывал с парохода современности Пушкина вместе с русской орфографией.

Северянину и Бурлюку футуризм был впору, Маяковскому – не по росту, мощное поэтическое дарование Владимира Владимировича было шире любой школы и направления, его нельзя было обрамить, его можно было реализовать или уничтожить, что Маяковский и проделал с присущим ему блеском.

Революция была им воспринята как футуристическая феерия; он стал чернорабочим революции, и волочил на себе поденщину «Окон Роста», стал «штабс-маляром в Моссельпроме» и накропал бездарные «150 миллионов». «Комфуты» послали вирши Ленину, тот был краток: «Это хулиганский коммунизм. Вздор, махровая глупость и претенциозность».

Но футуристическая феерия закончилась трагедией, жизнь отвергла фанерные декорации и бутафорию левого искусства, «жестяные рыбы» оказались несъедобными, и голодающее Поволжье обратилось к людоедству.

Главный футурист России, Владимир Ильич Ленин, спасая шкуру, личную и своей партии будетлян и прожектеров, вернул истерзанной стране семью, частную собственность и государство.

Поэты принялись осмыслять печальные итоги – Волошин, Ахматова, Цветаева, Мандельштам и даже Есенин, но не Маяковский – кованным американским ботинком наступил он на горло собственной песне.

«Я – поэт. Тем и интересен», – так начал Маяковский свою автобиографию, но в момент написания этих слов именно как поэт он был совсем не интересен. Он был творцом дряни о дряни. Поэзия кончилась на хорошем отношении к лошадям. Конечно, были и неожиданные рифмы, и блестки остроумия, и сильные строки. Перефразируя его самого, скажем: ворочаем единого слова ради тыщи страниц пустой руды…

Среди прочих поэтических поступков он принял участие в травле Булгакова с идейных позиций жгучей зависти и глубокого недовольства собой.

Так что осталось от Маяковского?

На века выкованные из нержавеющей ненависти «Вам» и «Нате», истерика, невыносимый ужас одиночества и скулеж (вечно чего-то недодали) ранних поэм. Лучшая и единственная к ним иллюстрация – «Крик» Эдварда Мунка. «Непрожеванный крик, не слова – судороги, слипшиеся комом», – это уже сам Владимир Владимирович.

Истерика, не спорю, сделана здорово, но одна истерика, другая истерика, третья – утомляет.

Предчувствия поэта его не обманули.

Так и прошел.

На приемном экзамене в гимназию он не сумел ответить на вопрос священника, что такое «око». И на всю жизнь «возненавидел все древнее, все церковное, все славянское – отсюда пошли мой футуризм, мой атеизм, и мой интернационализм» – и это совсем не шутка.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Букчин Семен Владимирович – русский и белорусский писатель, литературовед, публицист. Родился в 1941 г. в селе Волоконовка Курской области. Работал фрезеровщиком на Минском электротехническом заводе. Три года отслужил в военно-строительных частях. Закончил отделение журналистики филологического факультета Белорусского государственного университета. Был редактором на Белорусском телевидении, в издательстве Белорусской энциклопедии, ответственным секретарем журнала "Весці АН БССР". Работал старшим научным сотрудником в Институте литературы Академии наук Беларуси. Автор книг по истории русской литературы и журналистики конца XIX–XX вв., белорусско-русским литературным связям, художественно-документальных повестей, нескольких сборников публицистики. Доктор филологических наук. Член Союза белорусских писателей и Белорусского ПЕН-центра. Живет в Минске.

Кузнецов Иван Геннадьевич. Родился в 1958 году в Москве. Ученик Ю. Л. Гаврилова в 1973–1975 гг. По образованию физик, по призванию поэт, по склонностям путешественник. Работал в Физическом Институте АН. Последние тридцать лет проживает в США, работает в НАСА. В России избранные стихи и тексты Ивана Кузнецова публиковались в периодике, выходила книга стихов.

Орфография и пунктуация автора сохранены.

В настоящее время – ГБОУ Лицей «Вторая школа».

Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет. «Руся». «Темные аллеи».

На эту ассамблею Толстой поместил и Франца Лефорта, «дебошира французского», умершего 12 марта 1699, т. е. и до Северной войны, и до строительства СПб. «Мы все учились понемногу».