Павел Парфентьев - Четвертый Крестовый поход. Миф и реальность

По сообщению Гунтера Пэрисского, Мурзуфл также попытался обезглавить крестоносное войско, обманом уничтожив его вождей. Сразу же по убийстве императора Алексея IV, он, от его имени, послал к руководителям латинян с предложением явиться немедленно во Влахернский дворец для уплаты по договору, на самом деле надеясь заманить и убить их. Обсудив это приглашение, крестоносцы воздержались от его исполнения по совету опытного дожа Дандоло, который распознал вероломную греческую уловку. Вскоре все убедились в его правоте, узнав о смерти Алексея IV и узурпации византийского престола. [226]

Произошедшее ставило латинское войско в совершенно новую ситуацию. С одной стороны, смерть не исполнявшего свои обязательства Алексея IV делала бессмысленным продолжение «контрибуционной» войны. Необходимо было выяснить, не согласятся ли его правопреемники уплатить по договору. С другой стороны, престол занял жестокий узурпатор. С точки зрения баронов и рыцарей он не имел, в отличие от Алексея IV, никаких прав на престол. Тем не менее, крестоносцы вступили с Мурзуфлом в переговоры, окончившиеся безрезультатно. При этом крестоносное войско само находилось не в лучшем положении, подвергалось многим опасностям и всерьез боялось греков. [227]Не исключено, что если бы Мурзуфл согласился выплатить долг, оставленный ему «в наследство» предыдущей династией, разорения 1204 г. никогда бы не произошло. Тем не менее, он не только не согласился, [228]но и приказал грекам очистить «свою» территорию. [229]

Вот как выглядела эта ситуация глазами латинян по рассказу де Клари: «Когда Морчофль стал императором, по всему городу разнеслась весть об этом: „Что тут правда, а что ложь? Ну и ну! Морчофль – император, и он же загубил своего сеньора!“ Потом из города в лагерь пилигримов была подкинута грамота, в которой сообщалось о том, что совершил Морчофль. Когда бароны это узнали, то одни говорили, что едва ли найдется кто-нибудь, кто бы сожалел о смерти Алексея, потому что он не хотел выполнить своих обязательств перед пилигримами. А другие, напротив, говорили, что на них лежит вина за то, что он погиб такой смертью. А потом прошло немного времени, и Морчофль велел передать графу Луи, [230]графу Фландрскому231, маркизу [231]и всем другим знатным баронам, чтобы они убирались прочь и очистили его землю и чтобы они зарубили себе на носу, что императором является он и что если по истечении восьми дней он их еще найдет там, то всех перебьет. Когда бароны услышали то, что Морчофль повелел им передать, они ответили: „Что? – сказали они. – Тот, кто ночью изменническим образом убил своего сеньора, он же еще и смеет посылать нам такое требование?“. И они послали ему в ответ слова, что бросают ему вызов, и что пусть он их опасается, и что они не покинут своего места, пока не отомстят за того, кого он убил, и пока не возьмут Константинополь второй раз и не добьются полностью выполнения тех условий, которые Алексей обязан был по договору выполнить в отношении их». [232]

Ситуация, в которую попало крестоносное войско, была патовой. Обещанное вознаграждение получено не было, и средств на ведение войны в Святой Земле не имелось. Более того, попытка выдвинуться в сторону Святой Земли могла кончиться печально, поскольку существовала вероятность удара сил Мурзуфла, вознесенного к власти антилатинской партией и на волне ненависти к западным, [233]в спину крестоносного войска. С другой стороны, в Константинополе были беспорядки. Власть была захвачена не имевшим на нее никаких прав узурпатором, убившим законного императора. У крестоносцев оставался единственный способ получить то, что принадлежало им по праву, а заодно и наказать узурпатора, убившего своего господина – взять город силой. При этом, между прочим, смертью Исаака II и Алексея IV заканчивалась династия Ангелов. Наследника престола не было (претендовать на него в принципе могла лишь Ирина, супруга Филиппа Швабского и сестра Алексея IV). Таким образом, наказав узурпатора и получив законно причитающееся имущество, можно было в действовавших тогда правовых рамках установить новую власть в лице латинского императора. Этот мотив – опять-таки, вполне законный с точки зрения правового пространства того времени, если вынести за скобки папские запреты – также могли иметь в виду некоторые вожди похода (в частности Дандоло, поскольку подобный ход событий был бы весьма выгоден Венеции). [234]

Законен ли был этот ход мысли с нравственной точки зрения? Вожди похода обращаются к духовенству, которое, как и после истории захвата Задара, показывает себя не с лучшей стороны. По этому поводу позволим себе пространную цитату из монографии Мэддена и Квеллера о IV Крестовом походе:

«Как и в Задаре, где их просили неканонично снять отлучение, духовенство дало вождям похода то, что те желали. В своем решении они объявили, что Мурзуфл – убийца, а значит, не имеет права править Византией. Все, кто его поддерживал, были, таким образом, пособниками убийцы. Более того, стенали они, греческая Церковь вновь вступила в открытую схизму с Римом. [235]По всем этим причинам они постановили: „эта война справедлива и праведна, и если вы имеете верное намерение завоевать эту землю и привести ее в послушание Риму, все те, кто умрет после исповеди, будет иметь часть в данной Папой индульгенции“.

В этом решении духовенства две части. Первая просто утверждает, что преступления Мурзуфла и согласие на них Византии делают новую войну „справедливой и праведной“. Цель этой новой войны заключалась не в получении долгов, а в прямом завоевании. Однако эта сторона ответа духовенства не могла освободить вождей похода от их обязанностей. Война могла быть и справедливой, и праведной, но она не была Крестовым походом, а войско было уже не согласно ни на что меньшее. Поэтому вторая часть решения касается этой проблемы. Поскольку греческая Церковь вернулась в схизму, новая война против Константинополя становилась в силу этого факта Крестовым походом. „Папская индульгенция“ не могла быть ничем иным, как крестоносной индульгенцией. Высшее духовенство утверждало, что возвращение Константинополя к католичеству было равноценно возвращению Иерусалима христианскому миру, по крайней мере для тех, кто падет в битве. Есть, конечно, разница между дарованием крестоносной индульгенции падшим при взятии Константинополя крестоносцам и объявлением, что взятие города будет исполнением крестового обета. Это тонкое различие, однако, рядовым воинам объяснено не было. Теперь крестоносцам не было нужды требовать транспорта на Сирию <���…> ибо теперь врагом Крестового похода становился сам Константинополь. С точки зрения крестоносцев, Иерусалим находился теперь на Босфоре.