Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)

Как провел Кика эти ночи? На мои записки нет ответа.

25-го декабря.

Вчера не писала. Не было бумаги, ни у кого. Все исписали к празднику. Лавочник подошел, у него бумага есть, но он не захотел дать взаймы. Я предложила полотенце, он отказался. Не выношу его отвратительного лица.

Приводят все новых и новых, и это называется "разгрузкой". Теперь стали приводить из участков. Это еще хуже.

Обыкновенно они лежат там недели три, четыре, поэтому особенно грязные, хриплые, больные. Насекомых пропасть, болезней тоже. Опять сыпной тиф у нас. Старуху убрали.

Сегодня привели что-то страшное, почти не женщину. Наполовину совершенно голая, а на талии одет мешок от зерна. Страшна своими несчастиями. Зовут ее Хавой (еврейка). Ее сразу невзлюбили за приниженность и несчастья. Дали место между окном и уборной, в мокроте. Там никто не соглашался лежать.

Бежала она из какого-то дальнего местечка, пережила четыре погрома. Били ее, били дом ее, били весь город. Били местечко это все, кто проходил, пока не сравняли с землей. Детей выбросили "вместе с комодом" из окна. Хаве нет 28 лет, но это старуха. Она страшна.

{78} Пропорционально ее несчастьям, преступление не так велико. В какой-то советской столовой похитила она, нагая и голодная, две кружки от чая. Наказана Хава на три года тюрьмы и сидит уже пятый месяц.

Еще так недавно радовались праздникам, а прошли они хуже, чем думали. Заговорили о новом год, все-таки надеются. Кто-то даже передавал сегодня о всеобщем освобождении.

По вечерам опять усиленно гадают. Весь вечер молодежь пишет, стараясь писать прямо, но слова сползают вниз.

Приходится постоянно заступаться за Хаву. Всячески стараются оскорбить и унизить ее. Проходя, каждая старается толкнуть, наступить. Боле несчастного существа я не видала.

Она не защищается. От несчастий она стала покорна. А люди любят наступать на горе... Я постоянно и резко вмешиваюсь.

29-го декабря.

Сегодня, как только встали: - "И-на и Д-а, к следователю". Наконец то. Радостно откликнулись мы обе и в один миг были уже за дверью.

Вернулась вечером, не весело на душе...

Было так: нас обеих позвали; сопровождала {79} одна из молодых надзирательниц. Повели в большую мужскую тюрьму. У подъезда стояла карета скорой помощи. Вошли, - полно солдат, все с винтовками в руках.

Возле окна деревянная скамья, на которую сели И-на и еще одна заключенная в большом шерстяном платке. От холода или от волнения она плотно куталась в нем.

Скоро вышел небольшой человек с красным лицом и мелкими, чрезвычайно мелкими, неприятными чертами лица, - в зеленом шлеме с красной звездой.

"Неужели следователь?" - подумала я, и что то упало во мне. Вызвал он И-ну во внутренний коридор, дверь которого под самым портретом Ленина.

И-на шла бодро и спокойно. Прошло много времени, полчаса, час.

Кто-то еще в тюрьме положил мне в карман ломоть черного хлеба, зная, как затягиваются допросы. Я съела кусочек, а остальное дала солдату, который присел рядом. Он внимательно посмотрел.

- "За что сидите?" - "Не знаю", - ответила я и прибавила: - "Я ни в чем не виновна".

- "Ну, значить вас и отпустят сейчас",- сказал он убежденно и серьезно.

Наконец, в дверях появилась И-на. От радости я замахала рукой. Но за Иной шел все тот же маленький человек с неприятным лицом. Я сразу заметила, что И-на изменилась.

{80} Быстро, не взглянув на меня, она прошла к выходу. Лицо у нее было каменное, как всегда в тяжелые минуты. Я хотела ей что-то сказать, остановить, но она прошла мимо и через минуту исчезла с конвойными. Вызвали мою соседку. Скоро и она вернулась обратно. За спиною шел все тот же неприятный человек.

- "Где Д-а?" - резко спросил он. Я назвалась и пошла за ним. Пройдя небольшую часть коридора, которая показалась мне темной, мы вышли вправо во вторую дверь. Вошли в небольшую комнату. Помню большой письменный стол, два, три стула и клеенчатую лежанку у дверей.

- "Зачем она?" - промелькнуло у меня в голов.

Он сел к столу, а мне предложил сесть против него. Я села и внимательно взглянула на него. Лицо отталкивающее, злое, но не сильное. Что-то путанное и бессмысленное в крохотных чертах лица, в выражении беспокойно бегающих глаз.

Вспомнила И-ну и лицо ее. Что поняла она в этой комнате?

Он поставил ряд вопросов: кто, откуда, адрес, звание, профессия. Усмешку заметила при вопрос: - "Вы, вероятно, дворянка?" - "Да, бывшая". "Кто муж?" - "Где он?" - "Чем был?" - Одним словом, все обычные вопросы.

Я отвечала быстро и охотно, желая быть {81} скоре отпущенной. Он пристально посмотрел на меня, как и я на него, и голос его стал враждебен. Что-то недоброе почувствовалось сразу, но я не хотела поддаться первому впечатлению и продолжала отвечать.

Беспорядочно, стараясь сбить меня, посыпались вопросы, и я скоро заметила, что он все время заглядывает в какой-то большой лист бумаги, сплошь пропечатанный.

Помню неприятное ощущение от этого листа. Уж лучше бы прямо на меня смотрел и спрашивал.

Сбивчиво и долго останавливался он и возвращался к некоторым вопросам, но скоро эти вопросы стали переходить в обвинения.

Я поняла что в этом листе - просто-напросто донос, большой и ложный. "Кто донес?" пронеслось в голов. Понемногу стали определяться и крепнуть обвинения.

1) Передача будто бы мужу важных сведений и документов, когда он приезжал осенью в Одессу.

2) Намерение бежать заграницу - через Румынию в город Милан (почему именно Милан?).

3) Укрывательство больших ценностей.

4) Сношение с разными врагами заграницей. И наконец,

5) Всякие темные дела (продажа золота, жемчужной нити и брильянтового "кулона"). Так было сказано - "кулон" - и цена его.

{82} К этому прибавлено обвинение в спекуляции, в покупке и перепродаже золотых монет.

Ответив на все первые вопросы, я резко отрицала все обвинения. В коротких словах просила меня выслушать.

1) Мужа видела в течение 2-х недель осенью - по частным семейным делам. Военным он не состоит, политикой не занимался никогда. Справку насчет этого навести можно. С ним давно не живу, не переписываюсь и не знаю, где он.

2) Отрицаю всякую мысль о бегстве заграницу, так как бежала бы раньше, когда это было легко. Имела полную возможность и даже паспорт. Теперь ехала в Москву на работу. Везла работы на выставку и для театра. Эти два года все время и без перерыва работала по художественной части. Справиться об этом всем можно в Одессе, Киеве, Москве. Кроме того, прошу внимательно прочесть бумагу с командировкой и письма, которые везу в Москву. Прошу также обратить внимание на то, что у всех нас троих найдено всего 50.000 рублей советскими деньгами, на которые мы не могли бы далеко ухать.

3) Ценностей никаких не имею, так как буквально лишена всего.