Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)

{25} Семидесяти шести человек не досчитали утром близкие, когда пришли к воротам ЧК.

Рано утром пронесли через двор большие узлы с одеждой. Мы знали, чьи они были. Все молчали. Позвали старосту "княгиню" для уборки внизу.

Мы поняли, что ей пришлось отмывать, но никто ни о чем не расспрашивал.

Утром жизнь пошла по старому, засуетились, пошли разговоры, появились карты. Быстро замелькали ноги "княгини". Как всегда, она лежала на животе, но сегодня как-то особенно озабочено было ее лицо при гадании.

Громкий голос в коридоре вызвал всю камеру во двор. Оттуда, говорили, будут отправлять в тюрьму. Спешно оделись, свернули узлы. Хорошенькие польки после пяти месяцев ЧК надеялись попасть в тюрьму и при мысли о выходе на улицу долго прихорашивались перед крохотным обломком зеркала.

Вот спустились и выстроились во двор у того самого фонтана с голой женщиной, который виден был из окна. Посередине, с бумагами в руках, стояло начальство. Озабоченно проверяли длинные списки. Имена выкрикивались по алфавиту.

Я жадно всматривалась в толпу, стараясь увидеть Кику. В то утро, когда мы расстались, он был бледен, глаза покраснели от бессонницы и ослепительного электричества. Его осунувшееся, уже изменившееся лицо было {26} полно недетской заботы. Больно заныло сердце за него.

Вдруг я увидела, далеко в толпе кто-то кивнул мне; увидела знакомую желтую кожаную куртку, круто завитую голову под плоской шапочкой и большую улыбку. Это был Кика. Лишь бы позвали нас вместе. Все лучше разлуки. В его глазах прочла ту же мысль.

Приятельница стояла возле меня, она тоже боялась, что нас разлучать, и крепко держала мою руку.

Громко вызвали нас двух: сына и меня. Слава Богу, вместе. Мы встретились на миг друг против друга перед начальством и быстро прошли в ворота. Кика выхватил из моих рук тяжелый узел и понес его.

На улицах большое оживление. Вокруг нас густой цепью стояла конная стража, впереди пулемет. Приглядевшись, заметила, что оживление только возле нас, на улицах - никого, кроме стражи и заключенных, не видно было, точно вымерло все.

Все же легче здесь, чем в душных камерах ЧК, с ее бешеным напряжением. Чистый зимний воздух бодрил нас. Лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу, подковы звонко ударялись о мерзлую мостовую. Их нетерпение и терпение людей действовали и на нас, и мы хотели двигаться, идти поскорее.

{27} Забывалось, что впереди тюрьма. Мы были рады быть вместе, и мы были даже веселы.

Густой толпой по середине улицы шли мы по неровной мостовой. Возле меня справа по тротуару шел тот самый солдат, который взялся отнести записку. Он узнал нас и вполголоса быстро сказал: - "Записку отнес, передал в руки".

Неровным шагом мы быстро двигались, так быстро, что минутами я еле успевала за всеми. Отставать не разрешили. По дороге развязался башмак, но завязать не удалось, - боялась отстать. Приходилось почти бежать. Кика возле меня, смеялся.

На всех углах трещали пулеметы, напоминая о нашем шествии и запрещении смотреть на него. В окнах не видно было любопытных.

Скоро вышли из города, шли большими пустырями. Наконец, увидели тюрьму, со своими нанизанными, как бисер, черными окошечками, красную, огромную. У окошечек толпились тысячи людей, все человеческие страдания.

Толпа покорно вошла в ворота тюрьмы, как в театр. Молчаливый двор сразу наполнился заключенными. У всех в руках были свертки, подушки. Усталая, взволнованная толпа казалась еще многочисленней, сжатая в этом небольшом дворе. Слышались беспокойные голоса, - собирались отправлять женщин в {28} другое отделение, мужчины должны были остаться здесь, в большой тюрьме.

Небо показалось таким тяжелым во дворе, где столько страданий. Мне было тоже тяжело. Я знала, что должна была расстаться с Кикой. Мы оба стояли на ступеньках и наблюдали толпу.

Старуха m-me Мими, которая так неосторожно продала буфетный шкаф, прощалась со стариком-мужем, тихо всхлипывая. Она подъехала на подводе с вещами. Там на вещах усадили стариков и больных. Они шагом ехали за нами.

Сердце сжималось при мысли о скорой разлуки с Кикой... Я посмотрела на него. За эти два дня в ЧК он сильно изменился. Лицо стало бледнее, меньше, вокруг глаз появились ярко-красные круги. Опять заныло сердце за него.

Во дворе увидела знакомого старичка, арестованного, как и мы - Бог знает почему. Я просила его не оставлять Кики, беречь его, показать тюремному врачу. Он ласково обещал. Мы долго еще говорили. Но пришло время расстаться. Мы нежно и долго прижимались друг к другу.

- "До скорого, Кирилл" ...

Нас, женщин, увели солдаты. Я обернулась и увидела смелую фигуру Кики. Он все еще стоял на ступеньках тюрьмы, выше всех, стройнее всех.

{29} Его желтая куртка и на вьющихся светлых волосах плоская шапочка "кэпка", как ее все зовут здесь, - исчезли стремительно за дверью.

Нас парами, четыре женщины в ряд, повели в соседнюю тюрьму, меньшую. Я крепко держала И-ну за руку, боясь, чтобы нас не разлучили. Мы вошли в холодные сводчатые коридоры и остановились перед большой железной дверью. Тяжело висели огромные ключи. Двери захлопнулись за нами.

{33}

ТЮРЬМА

2-го декабря.

Войдя, я сначала ничего не вижу, кроме сплошной мглы и дыма, которые тяжело и плотно висят в воздух. В горло втягиваю режущий до боли запах ... Кажется невероятным, что в такой яме могут жить так много людей, их громкий говор доносится с пола. Понемногу я различаю густую толпу женщин, сидящих и лежащих на полу. Две-три встают и подходят к нам. Так ужасно то, что у нас перед глазами, что мы стоим с И-ной, не решаясь войти, не выпуская узлов из рук. Несколько человек дружески обступают и теснятся, чтобы дать нам место. Кстати, вспоминают, что только что унесли больную: значит освободилось место на полу. - Больная лежала нисколько дней в сыпном тифу.

Протягиваются руки, чтобы помочь убрать оставшуюся солому на полу. Мы садимся на наши свертки и тупо и мрачно смотрим вокруг.

{34} Действительность ужаснее того, чего мы ждали. Кругом грязь, темнота, дым от беспрерывного куренья, на полу толпы шумных женщин. Кучи белья и одежды развешаны повсюду. Шнурки для белья переплетаются, как сетки, над головой, тесня еще больше камеру. Воздух разъедает горло и легкие. - У меня одно желание - бежать отсюда, и я с ужасом смотрю на плотно запертую дверь.

Соседки с участием относятся к нам, вполголоса расспрашивают откуда мы, по какому делу.

Кто-то тут же предупреждает остерегаться какой-то Розы Вакс. Указывают на кого-то в темноте.

Сумерки сгущаются, но я понемногу привыкаю и могу уже кое-что разглядеть.

Против нас два маленьких окна, посередине большой стол, уставленный жестяными кружками. - Вокруг стен, ряд рам от старых, когда-то устроенных нар. Все они опрокинуты, все сорвано с них. Женщины - их около 45 - сидят на полу.