Андреас Хилльгрубер - Отто фон Бисмарк (Основатель великой европейской державы - Германской Империи)

Кроме того, общеизвестными фактами являются предоставление Бисмарку национал-либералами мандата депутата рейхстага в 1891 году (которым он, впрочем, никогда не воспользовался), внешнее примирение с Вильгельмом II в 1894 году, отклонение поздравительного адреса рейхстага по случаю его 80-летия в 1895 году и, наконец, приемы бесчисленных делегаций поклонников Бисмарка во Фридрихсру. Слова благодарности, произносившиеся Бисмарком в таком случае, были исполнены то оптимизма, то глубочайшего пессимизма. Сегодня он в беседе со студентами высказывал надежду на то, что и в 1950 году они будут произносить здравицы в честь императора и империи, а назавтра (как, например, в 1893 году) с сомнением заявлял:

„Может статься, Германии суждено Богом еще раз прийти в упадок и затем снова подняться на вершину славы, на новой республиканской основе, но нас это уже не касается“.

Смерть жены Иоганны, скончавшейся 17 ноября 1894 года в Варцине, глубоко потрясла Бисмарка и до предела усилила чувство одиночества. Начиная с 1898 года, его физическое состояние быстро ухудшалось из месяца в месяц. Смерть Бисмарка 30 июля 1898 года, которой предшествовал период мучительной бессонницы, была, по выражению его сына Герберта, „тихой и мирной“. Герберт отказался перевезти тело отца в Берлинский собор для торжественного погребения, которое планировал Вильгельм II. Траурная церемония, в которой принимал участие император, „серьезный, с морщинами на лбу, придававшими лицу жесткое выражение, и крепко сжатым ртом“, состоялась 1 августа 1898 года во Фридрихсру и была обставлена весьма просто. Бисмарк был погребен в мавзолее во Фридрихсру. В газете „Рейхсанцайгер“ император, еще год назад называвший Бисмарка „приспешником“ своего деда, именовал покойного „мастером искусства управлять государством“ и торжественно обещал „то, что Он, великий канцлер, создал при императоре Вильгельме Великом, хранить и приумножать, а если понадобится, защищать любой ценой“.

Лишь недавно, когда закончилось изучение многочисленных источников, хранившихся в семейном архиве во Фридрихсру, появилась возможность описать всю полноту трагедии одиночества Бисмарка в последние восемь лет его жизни. „Реальность“ этих лет, проведенных во Фридрихсру, изображает Бисмарка „неспокойным, мучимым ненавистью и тревогой, сварливым, неизбежно пребывающим в когтях политических страстей, которые убили в нем интерес ко всему остальному, и при этом не имеющим никакой надежды на возвращение, сосланным в место, которое он любил, но в отсутствие служебных обязанностей лишенное прежней прелести, окруженным людьми, которые — за исключением сыновей — едва ли могли дать ему что-либо, кроме симпатии и почитания. Одиночество стало уделом его последних лет, несмотря на кипучую деятельность, не прекращавшуюся во Фридрихсру“ (М. Ханк). Наряду с одиночеством, эти годы были отмечены тревогой за судьбу „своей“ империи, страхом перед политическими и социальными катастрофами, лишавшим его сна („Через двадцать лет после смерти Фридриха Великого была Йена; через двадцать лет после моей кончины снова настанет крах, если и впредь будут править таким образом“). Однако в последние годы жизни Бисмарком, кроме всего прочего, двигали такие мощные импульсы, как одержимость властью и жажда мести.

Он был выключен из всякой официальной деятельности и не получал никакой официальной информации, однако представители „Нового курса“ чрезвычайно опасались Бисмарка как истинного „лидера оппозиции“, ведь все отдельно взятые шаги официальной политики всегда совершались с оглядкой на возможную критическую реакцию экс-канцлера. Его незримое присутствие во многом определяло атмосферу взаимоотношений между „Берлином“ и „Фридрихсру“. Впрочем, упорно повторявшиеся попытки Бисмарка повлиять позитивным образом на политические события современности, находясь во Фридрихсру, потерпели полный провал. Парадокс состоял в том, что в эти годы он до такой степени превратился в национальный миф, в „железного канцлера“, в „германского богатыря“ и „Роланда“, в „памятник самому себе“, что проявилось в том числе и в создании бесчисленных монументов и колонн, и прежде всего величественного памятника работы Гуго Ледерера в Гамбурге (1901–1906 гг.). Ставшие уже историческими деяния канцлера, как продемонстрировавшие свою правильность, так и оказавшиеся спорными, находили столь высокое признание и вызывали такое уважение, что его как „воспитателя современности“ просто „не слушали“, его предостережения не принимались к сведению. Этот элемент трагизма, характерный для последних лет жизни Бисмарка, накладывает отпечаток на всю его деятельность в целом и на его — чередующееся с размышлениями о национально-исторических переломах толкование дальнейшего хода истории созданной им великой державы — Германской империи.

„Немецкий вопрос“, с тех пор как в ходе столкновения немцев с революцией и с „Grand Empire“. [37] Великая империя (франц.). Наполеона он превратился из литературно-духовной в политическую и социальную проблему, всегда представлял собой вопрос европейского масштаба. С тех пор в сильно сокращенном виде „немецкий вопрос“ означает следующее: как привести стремление немцев — по своему расположению в центре Европы и своему потенциалу занимающих особое место — к единству и свободе, к объединению в национальном государстве, таком, какое крупные западноевропейские нации имели уже со времен средневековья, в соответствие с безопасностью всей Европы, а также с простирающимися до самого центра Европы властными амбициями великих европейских держав (в том числе обеих великих немецких держав, Австрии и Пруссии), с их заинтересованностью в состоянии „равновесия“, которое предоставляет максимально возможную свободу действий. До сих пор — это еще раз подтвердила структура Германского союза, созданного Венским конгрессом в 1815 году, — такое состояние покоилось в основном на уравновешивающей функции центра Европы, который представлял собой свободное государственное образование союзного типа, включающее в себя суверенных немецких князей и вольные города, и служил „буфером“ между великими державами.

Ход и итоги революции 1848 года продемонстрировали едва ли преодолимые внутригерманские территориальные и социальные трудности при решении „немецкого вопроса“ посредством образования национального государства с первой попытки и революционным путем. Кроме того, события в 1848 г, способствовали тому, что в ходе дебатов в немецком Национальном собрании обнаружился гигантский размах притязаний пребывающего in statu nascendi [38] В состоянии зарождения, в момент образования (лат.). национального немецкого государства, которые в окончательном виде представляли собой — как всегда, имеющее разрозненный вид, основывающееся на понятиях „мелконемецкий“, „великогерманский“ или „центральноевропейский“» — объединение всей Центральной Европы в широком смысле слова, от Северного и Балтийского морей до Адриатики (и частью фактически, частью потенциально до Черного моря). Подобное объединение в такой степени бросает вызов всей остальной Европе (как великим державам, так и мелким соседям национального немецкого государства), что эта попытка при наличии такой международной перспективы была неизбежно обречена на провал.